Дмитрий Боровков - Тайна гибели Бориса и Глеба

Для А. В. Поппэ этот феномен является подтверждением того, что в годы правления Ярослава версия об убийстве Бориса и Глеба Святополком как о святотатственном преступлении еще не пользовалась полным признанием современников, так как Изяслав Ярославич не считал неуместным и щекотливым давать своему рожденному в 1050 г. сыну имя своего дяди. Возможно, имя Святополка не было дискредитировано потому, что убийство Бориса и Глеба свершилось тайно: их устранение было выгодно остальным сыновьям Владимира, поэтому причастность к нему Святополка до определенного момента не афишировалось представителями княжеской династии {290} 290 Поппэ 1997. С. 115–116. Поппэ 2003. С. 316–319. . Полемика Л. Мюллера и А. В. Поппэ на страницах мюнхенского журнала Russia Medievalis стала своеобразной вехой Борисоглебской историографии 1970–1990-х гг.

И, наконец, для некоторых историков указанное обстоятельство является еще одним доказательством того, что Святополк не имел отношения к гибели своих братьев, убитых по приказанию Ярослава. Как правило, в этом случае привлекается еще один аргумент: отсутствие упоминания о Борисе и Глебе в «Слове о Законе и Благодати». «Слово» Илариона является не только памятником религиозной и политической мысли, но и панегириком христианским правителям Руси — Ярославу и его отцу Владимиру. Диапазон его датировки находится между 1022 и 1051 г, когда, согласно княжеской воле, епископский синод избрал придворного проповедника предстоятелем Русской церкви.

Трудно представить, чтобы «Слово» могло возникнуть в условиях династического кризиса 1020-х гг., когда не могло быть речи даже о «Законе», не то что о «Благодати». В последнее время популярна гипотеза А. Н. Ужанкова, согласно которой «Слово» было произнесено Иларионом 25 марта 1038 г., в Великую субботу, совпавшую с праздником Благовещения (так называемая кириопасха). Существуют и альтернативные датировки, привязанные к кончине упоминаемой в «Слове» супруги Ярослава Ирины (Ингигерд), умершей, согласно Ипатьевской летописи, 10 февраля 1050 г. Если учитывать этот факт, датировка, приуроченная к 35-летию со дня кончины Владимира Святославича 15 июля 1050 г. (А. В. Поппэ), выглядит неприемлемой; более корректна в данном случае пасхальная датировка 26 апреля 1049 г. (Н. Н. Розов); позиция Л. Мюллера, крупнейшего исследователя творчества Илариона, вообще двоится, так как он называет две даты произнесения «Слова»: 15 июля 1049 г. и 15 июля 1050 г. {291} 291 ПСРЛ 2. Стб. 143. Розов 1993. С. 90. Ужанков 1994. С. 76–104. Мюллер 2000. С. 99. Поппэ 2003. С. 304–305. Таким образом, подвижную датировку «Слова» вряд ли можно соотносить с конкретным историческим моментом, хотя перезахоронение останков Бориса и Глеба, описанное в агиографических памятниках, могло произойти уже после «программной речи» Илариона, в которой он пропагандировал идею богоизбранности «Русской земли» и призывал к канонизации ее крестителя Владимира Святославича.

Приведем некоторые антропонимические параллели: и Святополк Окаянный, и Святополк Изяславич, согласно ПВЛ, были князьями в Турове, кроме того, до своего перехода в Новгород осенью 1052 г. — как раз в момент рождения Святополка II — некоторое время был туровским князем и его отец Изяслав. Таким образом, Святополк Изяславич если и не был «живым подобием» своего «окаянного» тезки, то в определенной степени отражал преемственность местной политической традиции. Как позволяют судить летописные свидетельства, в характере этого князя также было немало негативных черт: например, он был не чужд политического вероломства, которое в полной мере проявилось во время династического конфликта 1097–1099 гг., когда Святополк вместе со своим двоюродным братом Давыдом Игоревичем нарушил принцип распределения волостей, установленный потомками Ярослава на съезде в Любече, и ослепил теребовльского князя Василька, а позднее попытался оспорить его права на Теребовль, ссылаясь на то, что «се есть волость отца моего и брата».

По словам С. Я. Сендеровича, сопоставившего события 1015 и 1097 гг., суть заключается в том, «что ослепление Василька и есть повторение первоначального злодеяния (убийства Бориса и Глеба. — Д.Б. ); ослабленная форма — ослепление вместо убиения — отражает прогресс христианства, как и не злодейская окраска фигуры Святополка II. В ПВЛ есть прямой знак связи этих двух событий: Глеба зарезал повар „именемъ Торчинъ“, Василька ослепляет овчар торчин — здесь это, правда, не имя, а племенная принадлежность (из племени торков), но, должно быть, то же имело место и в первом случае. Перед нами, т. о., вариант братоубийства, совершенного Святополком I» {292} 292 Сендерович 2000. С. 486. .

Кроме того, сын Изяслава был отнюдь не единственным представителем княжеской династии, который носил это имя. Например, один из внуков Владимира Мономаха, родившийся на рубеже XI–XII вв., уже после церковного прославления Бориса и Глеба также был назван Святополком. Это же имя носил в XII в. и правнук Святополка Изяславича — Святополк Юрьевич. Несмотря на всю красноречивость приведенных аргументов, нельзя забывать о том, что все это — косвенные наблюдения. Как отмечает В. Я. Петрухин, тезоименитство отнюдь не обязывало блюсти традицию: так, полный тезка святого Глеба, рязанский князь Глеб Владимирович, ставший одним из инициаторов убийства своих братьев, заслужил у летописца имя «Каина» и «окаянного» {293} 293 Петрухин 2000. С. 177, 178 (Прим. 33). Литвина, Успенский 2006. С. 292–293. .

Надо сказать, что «феномен братоубийства» часто повторялся среди рязанских князей — потомков Святослава Ярославича, междоусобия которых на рубеже XII и XIII вв. являлись «головной болью» для Всеволода Большое Гнездо, боровшегося за утверждение гегемонии Владимира в соседних княжествах {294} 294 Лимонов 1987. С. 104. . Лаврентьевская летопись под 1186 г. сообщает:

«Возбудил дьявол вражду, издавна ненавидя добрых в роду человеческом и борясь с теми, кто хочет его спасти. Как в прежние дни Каина на Авеля, брата своего, а потом Святополка на Бориса и Глеба власти ради, чтобы одному власть принять, а братьев избить, так и этих Романа, Игоря и Владимира подстрекнул на младших братьев Всеволода и Святослава.

И был жестокий мятеж в Рязани: братья искали братьев, чтобы убить, и послали звать их к себе на совет, чтобы захватить их хитростью. Они же, узнав о том, начали город укреплять. Другие, услышав, что город уже укрепляют, пошли к Пронску, осадили его и начали разорять города и села.

Услышал о том великий князь Всеволод Юрьевич, сын правоверный и, боясь Бога, и не желая видеть кровопролитья у них, посла к ним из Владимира своих послов в Рязань к Глебовичам — к Роману, и к Игорю, и к Владимиру, говоря им: „Братья! Зачем так делаете: недавно с половцами воевали, а ныне хотите братьев своих убить!“ Они же, услышав это, восприняли дерзкие мысли и начали гневаться на него и большую вражду воздвигать» {295} 295 ПСРЛ 1. Стб. 400–401 (Пер. Д. А. Боровкова). .