Дмитрий Боровков - Тайна гибели Бориса и Глеба

По сюжету «Сказания о чудесах» Бориса и Глеба, местонахождение их могил у церкви Св. Василия в Вышегороде не было известно до тех пор, пока один варяг случайно не ступил на это место и не поплатился за это ожогом ног. Вскоре после этого церковь Св. Василия сгорела, однако прихожанам удалось спасти от пожара всю церковную утварь, — по мнению составителя «Сказания чудес», благодаря заступничеству Бориса и Глеба. О вышегородских эксцессах было доложено Ярославу, который поставил в известность митрополита Иоанна, организовавшего крестный ход в Вышегород и строительство церкви, где были перезахоронены Борис и Глеб. Чудеса продолжались, и об этом вновь донесли князю. «Князь же Ярослав, услышав, прославил Бога и святых мучеников и, призвав митрополита, с радостью рассказал ему об этом. Митрополит же вознес хвалу Богу и подал князю богоугодный совет, чтобы тот воздвиг церковь прекрасную и честную. И понравился князю совет его, и воздвиг он церковь большую, с пятью главами, и расписали ее всю и украсили всевозможными украшениями. И митрополит Иоанн, князь Ярослав и все духовенство и люди пошли крестным ходом и освятили церковь. И установили праздновать праздник двадцать четвертого июля, в тот день, когда был убит преблаженный Борис. В этот же день и церковь была освящена и перенесены святые <���…>.

И когда еще были в церкви на святой Литургии князь и митрополит, оказался здесь же хромой человек — пришел он, едва ползая, и, войдя в церковь, помолился Богу и святым. И сразу окрепли ноги его по благодати Божьей и по молитве святых, и, поднявшись, стал ходить на виду у всех. И это чудо видели сам благоверный князь Ярослав и митрополит. И все люди вознесли хвалу Богу и святым.

И после Литургии позвал князь всех на обед и митрополита и духовенство, и праздновали праздник как подобает. И много подаяний было роздано нищим, и беднякам, и вдовам» {280} 280 Абрамович 1916. С. 53–54. Милютенко 2006. С. 323, 325. .

Как мы имели возможность убедиться, место захоронения страстотерпцев не составляло тайны ни для составителя повести «Об убиении Борисове», знавшего о погребении Бориса его убийцами у церкви Св. Василия, ни для составителя «Анонимного сказания», сообщившего о перезахоронении в Вышегороде Глеба. Вряд ли можно думать, что на протяжении двух-трех десятилетий эти события изгладились в памяти современников: очевидно, о них предпочел забыть лишь вышегородский клир, поскольку эти захоронения были предприняты по инициативе светской власти и не вписывались в традиционные представления. Подобное расхождение представлений может быть обусловлено тем, что «Анонимное сказание» и «Сказание о чудесах» отражали противоположные тенденции. «Анонимное сказание», несмотря на подражание идеологическим константам агиографии, не считалось каноническим и, очевидно, было призвано сформировать представления, выгодные княжеской власти, в то время как «Сказание о чудесах» отражало церковную точку зрения.

Разумеется, к свидетельствам агиографических текстов следует относиться с определенной долей скептицизма. Нельзя отрицать, что описание вышегородских церемоний при Ярославе сконструировано по той же «этикетной» модели, что и аналогичные описания в ПВЛ под 1072 и 1115 гг. Однако исходя из одного только молчания летописей о почитании Бориса и Глеба в годы правления Ярослава вряд ли правомерно утверждать, что князь не был заинтересован в становлении культа братьев-мучеников, — как думают некоторые исследователи, из-за того, что он выражал принцип «феодального вассалитета», нарушенный им в 1015 г. и, следовательно, перенесение им мощей убитых братьев — агиографический миф, созданный в 70-х гг. XI в. (А. С. Хорошев) {281} 281 Хорошев 1986. С. 17–23. .

Нельзя думать, что почитание князей-мучеников началось лишь в последней четверти XI в., после того, как Ярославичи организовали в 1072 г. новое перезахоронение мощей Бориса и Глеба: скорее всего, эта церемония, описанная в «Сказании о чудесах» и в ПВЛ, завершала начальный этап формирования культа. Уже не один десяток лет ученые спорят о том, были ли его истоки династическими или народными {282} 282 Алешковский 1971. С. 86–92. Поппэ 1973. Парамонова 2003. С. 242–245. Милютенко 2006. С. 43–44. . Представление об элитарном происхождении базируется на свидетельствах интенсивной его пропаганды княжеской властью во второй половине XI — начале XII в., тогда как представление о народном происхождении восходит к памятникам агиографической литературы.

Если обратить внимание на аналоги Борисоглебского культа, возникшие в Центральной Европе, становится очевидно, что в церковной истории славянских государств, христианизированных в X столетии, присутствует общая тенденция, выраженная в том, что культ святых, как правило, формировался из представителей местной аристократической элиты. «Важнейшей причиной возникновения такого культа было стремление найти особое место своего государства и своего народа в христианском мире. В сонме святых из разных христианских стран, окружавших трон Христа, было психологически, важно приобрести „своего“ представителя перед богом. Само появление такого культа было свидетельством силы и крепости новой религии в стране перед лицом христианских соседей», — считают А. И. Рогов и Б. Н. Флоря {283} 283 Рогов, Флоря 1991. С. 212. .

В контексте этого становится понятной проблема причисления к лику святых Владимира Святославича, актуальная и для Илариона в «Слове о Законе и Благодати», и для Иакова-«мниха» в «Памяти и похвале князю Владимиру». Даже канонизация крупнейших религиозных авторитетов своего времени, таких как пражский епископ Войтех-Адальберт или Феодосий Печерский, проводилась во вторую очередь. Согласно наблюдениям Дж. Ревелли, осуществившей типологический анализ Святовацлавского и Борисоглебского культов, «ив богемской и в киевской среде первые национальные святые были членами царствующей семьи» {284} 284 Ревелли 1998. С. 83. .

Однако подобное положение дел противоречило агиографической традиции: культ святого формально не мог быть установлен светской властью, поэтому в памятниках агиографии его становление представлено как результат совместной мученика засвидетельствована его посмертными чудесами. И в легендах о Вацлаве-Вячеславе, и в «Сказании о чудесах», и в «Чтении» Нестора формирование культа идет по стратам средневекового общества снизу вверх: от простого народа — к князю и духовенству. Поэтому нельзя игнорировать то обстоятельство, что представление о народном происхождении культа князей-мучеников в действительности является традиционным агиографическим клише.