Джеймс Кервуд - У последней границы

С упорной настойчивостью Алан старался сдержать себя; но наконец он не смог больше сопротивляться мысли о том, что его поступок справедлив справедлив по отношению к Мэри Стэндиш. Даже теперь он не думал о ней как о Мэри Грэйхам. Но она была женой Грэйхама. Если бы он подошел к ней в момент ее признания, когда она стояла в дверях комнаты Ноадлюк, если бы он не оправдал ее веры (а из-за этой веры в него она положила весь мир к его ногам), он был бы не лучше самого Джона Грэйхама. При воспоминании о том, какого труда ему стоило сдержать первое бешеное желание позвать ее из комнаты Ноадлюк, чтобы снова заключить ее в свои объятия, как он это сделал в роще, лицо Алана залилось ярким румянцем. Что-то более могущественное, чем боровшийся в нем рассудок, заставило его выбежать из дома. То была Мэри Стэндиш - ее смелость, ее вера и любовь, светившиеся в глазах девушки, ее мнение о нем. Она не побоялась сказать, что любит его, потому что знала, как он будет реагировать.

Когда настал вечер, Алан остановился в ожидании Тотока и Амок Тулика на краю трясины, вокруг которой густо росли ивы и расстилалось море осоки, доходившей почти до колен. Пот градом лил с пастухов. Дальнейший путь Алан продолжал вместе с ними, пока они не добрались до первых уступов Эндикоттских гор. Солнце стояло над самым горизонтом. Здесь они отдохнули и, дождавшись прохлады позднего вечера, когда на землю спустились золотистые сумерки, двинулись дальше к горам.

Летняя жара и комары - крылатые бичи низменных пастбищ - заставили оленей подняться на более прохладные плоскогорья и в долины. Здесь они разбились на небольшие группы, медленно расстилавшиеся по плато, переходя с места на место по покрытым травой склонам холмов и гор. В общем, десять тысяч голов Алана были разделены на три стада. Два больших двигались к западу, а третье - в тысячу голов - направилось к северу-востоку. Первые два дня Алан оставался с ближайшим стадом. На третий день он вместе с Тотоком и двумя вьючными оленями прошел горное ущелье и добрался до пастухов второго, более многочисленного стада. Им начало овладевать странное нежелание торопиться; это чувство росло по мере того, как с каждой милей и с каждым часом пути его все сильнее охватывала одна и та же мысль. Огромное количество переживаний было заглушено убеждением, что Мэри Стэндиш должна будет покинуть ранчо, когда он вернется. В Алане жило суровое понятие о чести, особенно сильно проявлявшееся тогда, когда дело касалось женщины. Хотя он и не считал, что любимая им женщина связана какими-либо узами с Джоном Грэйхамом, будь то правом или справедливостью, он знал, что она должна будет оставить его ранчо. Оставаться у Алана - это было совершенно немыслимо. Он отправится с ней до Танана и проводит ее до Штатов. Дело будет улажено мирным путем, и они вместе вернутся назад.

Но против этого решения боролось что-то такое в его душе, что его воля пыталась подавить, но все же не могла окончательно сделать. Вот это "что-то" с непреодолимой настойчивостью убеждало его не выпускать из рук счастливого дара судьбы; оно твердило ему, что при первом удобном случае он должен покончить с Джоном Грейхамом, покончить тем самым способом, о котором он так безумно мечтал в редкие мгновения, когда огонь искушения сжигал его.

На четвертую ночь Алан спросил Тотока:

- Что бы ты сделал, если бы Киок вышла замуж за другого?

Тоток не сразу посмотрел на него. В глазах надсмотрщика за стадом засветился дикий немой вопрос, как будто в его медленно работавший мозг внезапно проникло подозрение, никогда раньше не закрадывавшееся туда. Алан успокаивающим жестом положил руку ему на плечо.

- Я не хотел этим сказать, что она собирается за кого-нибудь выйти замуж, Тоток, - смеясь сказал он. - Она любит тебя. Я знаю это. Только ты такой глупый, такой медлительный, такой нерешительный в любви, что она наказывает тебя пока что - до того как выйдет за тебя замуж. Но если бы она вышла за кого-нибудь другого что бы ты сделал?

- За моего брата?

- Нет.

- За родственника?

- Нет.

- За друга?

- Нет. За чужого. За кого-нибудь, кто, скажем, когда-то обидел тебя, за человека, которого Киок ненавидит, кто обманом заставил ее выйти за него.

- Я убил бы его, - невозмутимым тоном сказал Тоток.

В эту ночь искушение еще сильнее овладело Аланом. Он спрашивал себя: зачем Мэри Стэндиш возвращаться в Штаты? Она готова была отказаться от всего, лишь бы избежать ужаса, ожидавшего ее там. Она готова была отказаться от богатства и друзей. Она пренебрегала всеми условностями, отдала жизнь во власть случая и, наконец, пришла к нему. Почему ему не удержать ее? Джон Грэйхам и весь мир думают, что она умерла. А здесь - он хозяин. Если когда-нибудь Грэйхам появится на его пути, он покончит дело тем способом, который рекомендовал ему Тоток.

Позже, когда Тоток спал, когда мир наполнился мягким сиянием, а долины внизу облачились в туман сумерек, из которого слабо доносились до ушей приятные хрустящие звуки копыт мирно пасущихся оленей, в душе Алана наступила реакция, которая, он знал, должна была наступить раньше или позже.

На утро пятого дня он один отправился к стаду, которое направилось на восток, и на следующий день нагнал Татпана и его пастухов. Татпан, так же как и приемные дочери Соквэнны, Киок и Ноадлюк, имел в своих жилах частицу белой крови. Когда Алан догнал его на краю долины, в которой паслись олени, Татпан лежал на утесе и наигрывал на свирели "Янки-дудль". Татпан сообщил ему, что час или два тому назад сюда явился какой-то запыхавшийся незнакомец, который разыскивал его, Алана; этот человек сейчас спит богатырским сном и велел разбудить его через два часа и ни минутой позже.

Алан вместе с пастухом пошли взглянуть на него. Это был маленький краснолицый человек с рыжими волосами. Он лежал, погруженный в глубокий сон, свернувшись клубочком вдвое, и сильно напоминал наружностью мальчика. Татпан посмотрел на свои большие серебряные часы и стал рассказывать о том, как незнакомец пришел, шатаясь от усталости и едва волоча ноги; узнав, что Алан находится сейчас с другим стадом, он свалился на том месте, где сейчас лежит.

- Он, видимо, пришел издалека, - закончил Татпан. - И он быстро ходил.

Этот человек показался Алану знакомым. Но он все же не мог вспомнить, где он его видел. Рядом с человеком, спавшим на траве, лежал револьвер. Даже во сне он держался за его рукоятку, что свидетельствовало об опыте и предусмотрительности. Незнакомец обладал резко очерченным подбородком.

- Если он так торопился видеть меня, то можешь его разбудить, - сказал Алан.

Он отошел немного в сторону и стал на колени, чтобы напиться из маленького ручейка, стекавшего со снежных вершин. Он слышал, как Татпан будил незнакомца. Когда Алан, утолив жажду, повернулся, маленький рыжеволосый человек стоял уже на ногах. Алан пристально посмотрел на него. Маленький человек усмехнулся. Его красные щеки побагровели, голубые глаза замигали. Стараясь скрыть свое смущение, он внезапно схватил револьвер, что заставило Алана вскрикнуть от изумления: только одному человеку в мире мог принадлежать этот жест. Слабая усмешка заиграла на лице Алана, а глаза Татпана внезапно расширились.