Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

В последнее время исследователи получили возможность открыто сказать об еще одной возможной причине этой депрессии последних лет жизни Феликса Дзержинского, кроме утвержденного в советские годы мнения о нездоровье и перегрузке тяжелой работой. Стало возможным предположить, что в депрессию Железного Феликса ввергли и раздумья о количестве пролитой в годы Гражданской войны и «красного террора» крови. Вернее, о результате этой беспощадной работы ВЧК. Представляется, что, сохранявший часть романтических взглядов на будущее мира после социалистической революции, Дзержинский мог не быть в ряду других видных большевиков разочарован наступившими после Гражданской войны и смерти Ленина временами в Советском Союзе – наступлением бюрократии мирного времени, реваншем нэпманов, отказом власти Москвы от идеи продолжения мировой революции до победного конца и так далее. Он ни разу не усомнился, судя по всему, в необходимости кровопускания его службой ВЧК в 1918–1922 годах, но вот результаты этого жертвоприношения он, вероятно, представлял себе другими.

Не случайно на Х съезде РКП(б) он попросил освободить его от обязанностей председателя ВЧК, сообщив, что «рука его никогда не дрожала, направляя карающий меч на головы наших врагов, но сейчас революция вошла в критический период, когда пришлось карать матросов в Кронштадте и мужиков в Тамбовской губернии». Вряд ли Дзержинский испугался излишней крови или пожалел конкретных кронштадтских матросов и тамбовских крестьян, ведь и в «красный террор» ЧК отстреливала далеко не только сановное дворянство и высших офицеров. Здесь скорее речь о том, что Дзержинский почувствовал: что-то сбилось в механизме вообще, революция пошла не туда, мы отстреливаем нашу прежнюю опору из матросов и бедного крестьянства, а кого будем стрелять потом? Думается, что, написав Куйбышеву, что «устал от всех наших противоречий», Феликс Эдмундович именно это и имел в виду.

Если еще добавить, что после смерти в бумагах Дзержинского историки нашли никогда не опубликованное и никому не отправленное письмо с заглавием «Смертельно устал жить и работать…», картина глубокой депрессии становится ясна и неоспорима. В 1926 году из жизни ушел смертельно уставший человек, а возможно, и во многом разочаровавшийся в своей жизни и в своей борьбе, но эту тайну Дзержинский унес с собой в могилу. Это его неотосланное завещание о смертельной усталости выглядит почти как предсмертная записка, хотя мне лично версия о самоубийстве Дзержинского путем принятия в депрессии яда представляется слишком натянутой – не тот был у «человека в шинели» характер. Как запрещено верой самоубийство очень набожным христианам, так и своеобразная религия Дзержинского, которой он был одним из самых фанатичных адептов, не должна была дать ему права на такую малодушную капитуляцию, да и организм его уже был смертельно поражен болезнью для естественного исхода. Натянутыми кажутся и всегда присущие таким ситуациям версии о тайном отравлении Дзержинского по приказу Сталина или о том, что в акте посмертного осмотра его тела в морге есть странности, иных приводящие к мысли о подмене тела неким двойником Дзержинского. В том состоянии, в котором находился к 1926 году несгибаемый когда-то исполин революции, он ни Сталину, ни кому-либо другому уже не мог быть опасен. В связи с просьбами освободить его от всех постов по состоянию здоровья летом 1926 года Сталин, Рыков и Куйбышев обсуждали, какую почетную и необременительную должность, вроде председателя Совета труда и обороны, дать Дзержинскому – когда человека отправляют доживать на почетной пенсии, о его тайной ликвидации обычно не думают.

В последнее время снято сразу несколько документальных фильмов, обсуждающих странности смерти Дзержинского и косвенно намекающих на возможность его отравления по приказу власти. Однако, кроме каких-то странностей с актом вскрытия Дзержинского, опять никаких доводов в пользу тайной ликвидации основателя ВЧК не приведено. Говорят, что версия о тайном умерщвлении Дзержинского была сразу после 1926 года популярна в белой эмиграции – но откуда там могли бы узнать секреты такой тайной акции в Кремле? Не написали профессора при вскрытии Дзержинского о следах тюремного туберкулеза в его легких и не стали вскрывать черепную коробку? Но они же диагностировали причину смерти от разрыва сердца (для советских людей в газетах написали тогда, что «сердце Феликса сгорело в борьбе за революцию»), при чем же здесь предположение о подмене трупа? И где в таком случае настоящий Дзержинский: тайно захоронен или перешел на нелегальное положение? Написал один из проводивших вскрытие медиков, что перед ним труп пожилого человека – но в те времена труп 48-летнего бывшего каторжанина, много лет затем работавшего на износ и тяжело болевшего, не мог ему показаться телом человека молодого. Посмотрите на последнюю прижизненную фотографию Дзержинского из июня 1926 года: на ней просто измученный старик с седыми и уже очень поредевшими волосами, непричесанный, с каким-то безразличным прищуром, словно ему не меньше 80 лет, – сжег себя человек работой, страстями и вообще революцией.

Или еще одна очень «весомая» улика жаждущих громких разоблачений телевизионщиков – на кадрах похоронной процессии Сталин у гроба Дзержинского вовсе не убит горем и даже однажды позволяет себе улыбнуться. Но там, если внимательно смотреть, никто не падает на гроб с рыданиями, все несущие вместе со Сталиным гроб (Калинин, Троцкий, Бухарин, Ягода и др.) спокойно сосредоточены и периодически обмениваются репликами. К тому же главный злодей по логике таких действ, напротив, должен был бы показным горем маскировать свое торжество.

Итак, пока не приведено никаких внятных мотивов ликвидации Дзержинского по приказу Кремля, а о тайном отравлении его мстителями из белого или эсеровского лагеря и говорить нелепо. В борьбе в партийной верхушке в 1926 году Дзержинский отнюдь не главный игрок, а для Сталина он за угрозой со стороны Троцкого и других оппозиционеров и вовсе не заметен. Да и не боролся Дзержинский тогда со Сталиным вовсе, а был полностью лоялен его линии в ЦК, фактически входил в год главного столкновения с троцкистами-зиновьевцами в команду сторонников Сталина.

А намеки на то, что у Дзержинского в ГПУ (спецотделе Глеба Бокия) мог оказаться какой-то страшный компромат на первых лиц государства, и вовсе абсурдны. Ведь в этом случае ликвидация Дзержинского ничего не меняла, а самого Бокия арестовали только в репрессии 1937 года и долго выпытывали у него местонахождение легендарных «тетрадей Бокия» с каким-то якобы компроматом, но так и не нашли. Но даже если бы пресловутые тетради и были, если их все же изъяли у Бокия и уничтожили, это было только в 1937 году, через одиннадцать лет после смерти Дзержинского. Словом, все свидетельствует в пользу не сенсационной и не делающей телевизионные рейтинги, но гораздо более правдоподобной версии: сердце Дзержинского действительно выработало свой ресурс в больном теле и остановилось.