Игорь Симбирцев - Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

По некоторым воспоминаниям, Сталин тогда опасался даже открывать двери, за него это делали сопровождающие – всесильный тиран боялся самострелов в замках. Особенно после ареста НКВД в 1935 году и расстрела по обвинению в подготовке терактов против руководства страны водителя кремлевского гаража Заложнева. Предпринимали все новые меры по охране Сталина и других партийных вождей СССР даже после явно нелепых писем каких-то анонимов в их адрес с угрозами, один из таких пришедших главе ВЦИК Калинину «шедевров народного творчества» остался в архивах: «Здравствуй, дорогой Калинин! Я шпион из Германии, хочу погубить советскую власть и взорвать Кремль, где ты, черт рыжий, сидишь! Я собой пожертвую, но тебя погублю и в мелкие куски разорву! Долой советскую власть!» Автора этого послания, скорее всего психически нездорового «борца» с советской властью, усердно искали чекисты, но так и не нашли, хотя вновь усилили меры безопасности в Кремле.

И в том же 1935 году НКВД расследовал и знаменитое «Кремлевское дело», когда в умысле на теракт против Сталина обвинили некоторых сотрудников кремлевского аппарата. В числе главных заговорщиков по «Кремлевскому делу» были названы и сотрудники спецслужб: Синани из НКВД и офицер военной разведки из Разведупра Чернявский. Из арестованного сотрудника Разведупра РККА Чернявского сделали мостик между «заговорщиками» из кремлевской обслуги и западными разведками вкупе с эмигрантским центром троцкистов, когда следствие объявило о вербовке Чернявского в 1933 году троцкистами во время его служебной командировки: разведчика якобы завербовал работавший и на американскую разведку троцкист Ряскин в Бостоне. В итоге из десятков арестованных по этому «Кремлевскому делу» были расстреляны двое главных обвиняемых: разведчик Чернявский и сотрудник комендатуры Кремля Синелобов. Остальных рассовали по лагерям и тюрьмам. Арест Чернявского затем повлек по «Кремлевскому делу» и арест сотрудницы Разведупра РККА Раисы Беннет, ранее американской гражданки и коминтерновки, заведовавшей в военной разведке языковой подготовкой сотрудников. Беннет в 1935 году осудили к длительному лагерному сроку, но в разгар Большого террора в 1937 году расстреляли прямо в лагере по новому приговору.

Это тоже был кирпичик в основание страха Сталина перед ударом со стороны собственной госбезопасности. «Кремлевское дело» тоже в истории нашего политического сыска не слишком известно широким массам, его тоже затерло межвременье середины 30-х годов, когда главные фракционные бои в партии уже отгремели, а репрессии 1937 года еще не пришли. К тому же раньше к «Кремлевскому делу» и относились несерьезно, ведь допрашивали и арестовывали по нему лишь обслугу в Кремле: водителей, уборщиц, горничных, библиотекарей, порученцев из кремлевской комендатуры. Хотя и ходили неподтвержденные слухи, что началось оно с неудачной попытки кремлевской библиотекарши Орловой в январе 1935 года пронести в Кремль пистолет для покушения на Сталина. Тогда и закончилось это дело особенно ничем, разве что удвоив страх Сталина даже в самом сердце сосредоточения его власти – кремлевских покоях. Хотя позднее, уже в разгар бойни 1937 года, ниточки от этих арестов кремлевской челяди 1935 года потянут следствием к Ягоде, к бывшему коменданту Кремля из ветеранов ВЧК Петерсону, к секретарю ВЦИК Енукидзе, но это все потом.

С 1935 года Сталин поэтому все больше внимания уделяет своей личной безопасности. Увеличивается количество его охраны и машин сопровождения при выездах. Расстреляв долго возглавлявшего в ГПУ – НКВД отдел своей личной охраны Карла Паукера, расстреляв затем назначенного на этот пост во времена ежовщины опытного чекиста Дагина, только в 1939 году Сталин находит полностью устраивающего его и преданного чекиста Власика, который почти до смерти самого генсека затем будет возглавлять его охрану. Характерно, что заместителем Власика в своей чекистской охране в это же время Сталин по примеру многих восточных деспотов назначит своего земляка и друга детства Александра Эгнаташвили, тот пришел на пост замначальника отдела госохраны НКВД с большим грузинским пополнением, когда в 1938 году на Лубянке утвердился Лаврентий Берия. Этот друг детских лет и сосед по грузинскому городку Гори Эгнаташвили пользовался у Иосифа Виссарионовича особым доверием, Сталин часто бывал у него дома, их отношения можно было бы назвать дружескими, если считать вообще возможным наличие друзей у такого человека, как Сталин.

Опасность заговора среди самой ближней и личной охраны – вообще ахиллесова пята многих даже жестких диктатур с тотальным контролем над обществом и мощной тайной полицией. Сговор маленькой группы заговорщиков из круга личной охраны или даже задуманный охранником-одиночкой теракт очень трудно выявить и пресечь до исполнения. Потому какие-нибудь всевластные в своих уделах Чингисиды или Османы, полностью контролировавшие свое население и окружение во власти, закрытые от бунта снизу, иногда становились жертвой одного удара сабли нукера-охранника у своего ханского шатра или шнурка янычара из охраны в собственной спальне. Потому Александр Македонский смог завоевать половину известного ему мира и создать там невиданную ранее по масштабам империю, был почти неуязвим от оппозиции снизу, а группа охранников эйтеров во главе с Гермолаем однажды едва не убила его прямо во время пира. Великого полководца спас только затянувшийся до утра загул, а к утру специально подобравшихся в одну охранную смену заговорщиков сменили, затем же один из них дрогнул и выдал весь заговор Гермолая царю Александру.

От этих античных времен и до сталинской эпохи протянута нить закономерности: даже задавив на корню любую оппозицию и корчуя инакомыслие любыми неслыханными репрессиями, самый жестокий диктатор остается уязвим со стороны заговора в кругу его охраны и самой тайной полиции. А если шире – от узкого заговора среди самого близкого окружения во властной элите. Отсюда и вырвавшийся страх Сталина в кремлевском коридоре с охранником из НКВД за спиной. Отсюда и возможные фобии с самострелами в дверях, отсюда и кунаки-земляки в личной охране. Отсюда и та паника Сталина, обуявшая его в июне 1941 года, когда он решил, что ближайшие товарищи пришли его арестовать после начала войны с Германией. И этот страх внутреннего заговора в самой уже отлаженной под репрессии машине НКВД в середине 30-х постоянно подпитывался «реваншистскими» настроениями той ленинско-дзержинской гвардии среди чекистов, кто открыто проявлял неудовольствие новым государственным креном и звал назад, к чистоте революционной идеи.