Игорь Симбирцев - Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору

Госохране в долгой операции по ликвидации Дамбижанцана с конца 1922 года тоже помогали инструкторы ГПУ и Разведупра, саму операцию разработал главный представитель советского Разведупра в Монголии Харти Кануков, советский военный разведчик калмыцкого происхождения. Именно он предложил главе ГВО Балдандоржу не штурмовать укрепленный лагерь Джа-ламы, а ликвидировать его чекистским методом внезапного «изъятия», отработанным на нашей Гражданской войне.

Балдандорж лично в сопровождении советского разведчика и советника Канукова выезжал из Урги для руководства ликвидацией Джа-ламы. И в феврале 1923 года прибывшие якобы для переговоров с Джа-ламой сотрудники Госохраны (их называли здесь «цыриками» от монгольского слова «цэрэг» – охранник или стражник) Дугэр и Нанзад предательски застрелили Джа-ламу в затылок во время его молитвы в юрте. После этого ГВО для популяризации имени своего руководителя Балдандоржа распространяла по стране слухи, что именно он лично застрелил из револьвера могущественного Джа-ламу, а затем в древних монгольских традициях освятил свое знамя кровью убитого врага и съел его сердце. Только когда Гражданская война в Монголии схлынула и нравы чуть смягчились, эту жуткую людоедскую байку власть Чойбалсана в Улан-Баторе опровергла, признав, что разбойника Джа-ламу «казнили по заочному приговору народного суда» разведчики ГВО, завербованные из числа его же бывших приближенных. Голову же Джа-ламы действительно сотрудники ГВО по приказу Балдандоржа долго возили на пике по кочевьям, окончательно смиряя страхом западные племена к подчинению власти в Урге.

Затем с этой головой авантюриста Дамбижанцана произошла странная история: монгольские «цырики» зачем-то подарили ее советским собратьям, те вывезли в Ленинград, где ученые поместили заспиртованную в банке голову Джа-ламы в запасники Эрмитажа, где она и сейчас пребывает как экспонат с незатейливым названием «Голова монгола» без объяснения следа спецслужб в его появлении на невских берегах.

Известный чекист и один из конструкторов пресловутой операции «Трест» Кияковский был в те годы главным представителем ГПУ при монгольской Государственной внутренней охране, и при выезде на подавление крестьянского восстания с группой ГВО он был убит в перестрелке с повстанцами. Советская разведка и оперативными методами активно помогала монгольским союзникам. Когда работавший среди монгольской диаспоры в Китае и ламаистской эмиграции разведчик монгольской ГВО Мерсэ, создавший здесь подпольную коммунистическую группу «Молодых монголов», изменил и перешел на сторону эмигрантов, его розысками на китайской территории по просьбе ГВО занимались советские разведчики. В итоге выслеженный ГПУ Мерсэ похищен советской разведкой в Маньчжурии и вывезен на территорию СССР, а здесь расстрелян за измену делу социализма даже без передачи его для суда монгольским союзникам. Так что на Дальнем Востоке крылья молодой советской разведки ГПУ и Разведупра расправлялись не хуже, чем в Европе.

В 20-х годах именно Яков Блюмкин был главным представителем ГПУ при спецслужбах единственного верного союзника СССР Монголии, как Харти Кануков был главным представителем Разведупра при военной разведке Монголии. Здесь, не отошедший еще от революционного угара, сохранивший повадки лихого террориста, Блюмкин пугал монгольских товарищей своими запоями, беспричинной стрельбой из револьвера и стоянием перед портретом Ленина с пьяной исповедью: «Это не я, Ильич, так себя веду, это мое несознательное нутро!» Так этот один из самых оригинальных резидентов советской разведки за всю ее историю чудил в Монголии до тех пор, пока у товарищей из местной госбезопасности не лопнуло последнее терпение.

Причем в Москве вопрос с отзывом из Монголии официального представителя ГПУ Блюмкина решался из-за нестандартности ситуации на самом высшем уровне, по своим каналам об этом же начальник Разведупра Берзин просил наркома обороны Ворошилова. Берзин писал о пьяных выходках Блюмкина, о его интригах среди представителей советских спецслужб в Монголии и даже о прямом оскорблении распоясавшимся чекистом Блюмкиным начальника Генштаба монгольской армии Кангелари, которого Блюмкин просто терроризировал своими нападками.

«Деятельность Блюмкина в Монголии вызывала серьезные нарекания начальника Разведупра Берзина, который докладывал наркому Ворошилову: «Поведение Блюмкина весьма разлагающим образом действует на всех инструкторов и в дальнейшем может отразиться на боеспособности Монгольской армии. Считаю, что в ближайшее время его нужно отозвать из Монгольской армии». По-видимому, предложение Берзина было принято, и в ноябре 1927 года Блюмкин прибывает из Монголии в Москву». [4]

Именно после этого и состоялась знаменитая поездка Блюмкина в Тибет под чужим именем и под легендой бродячего дервиша, вокруг которой и сейчас столько тайн. Хотя в советское время, отвергая экзотическую версию поисков Шамбалы, рейд Блюмкина по Тибету и Северной Индии объясняли сугубо разведывательными целями поисков путей возможного наступления конницы Буденного на Пенджаб и Индию в случае вооруженного конфликта СССР с Великобританией. Скорее всего, он налаживал там контакты ГПУ с подпольем индийской компартии, с левым профсоюзом «Красное знамя» в Бомбее и с левыми боевиками «Красных рубашек» на севере Индии и в Кашмире.

Тогда действительно казалось, что массовое восстание левых сил в Индии не только выгонит отсюда англичан, но и встряхнет застопорившуюся мировую революцию, дав СССР верного соратника в Южной Азии в лице социалистической Индии. Такие мысли проносились и по московским коридорам. На одном из конгрессов Коминтерна посланец «Мусульманской коммунистической организации» из района нынешнего Пакистана по имени Баранотулла торжественно пообещал, что у местных коммунистов все готово к восстанию и отделению от Британской империи вместе со всей Индией, правда, к этому прилагались надежды на поддерживающий рейд в район реки Инд корпусов Красной армии. По некоторым сведениям, Блюмкин даже хвалился в своем стиле, что после победы революции в Индии он попросит для себя место начальника Индийской ЧК. Но этим утопическим проектам сбыться в конце 20-х годов было не суждено, конница Буденного по Гималаям не помчалась, и массового восстания индусов также не удалось поднять, как не нашли и мистического входа в страну Шамбалу, а Блюмкина отозвали в СССР навстречу скорому концу его чекистской карьеры.

После тибетской экспедиции Блюмкин еще успел поработать по линии разведки ГПУ на Ближнем Востоке, где разъезжал по многим странам с паспортом на имя турецкого купца Якуба Султан-заде, этот регион тоже заинтересовал чекистскую разведку. В 1929 году, возвращаясь с Ближнего Востока в СССР, Блюмкин в Стамбуле тайно встретился с уже изгнанным из Союза Троцким и после беседы с ним бросился в свою последнюю и губительную авантюру. Объявил себя троцкистом и пообещал коммунистическому изгнаннику организовать в Москве троцкистское подполье из сторонников Троцкого в ГПУ. Здесь в искренность Блюмкина вполне верится, он все время считал себя троцкистом и был близок ко Льву Давидовичу Троцкому до его изгнания из СССР, хотя, вероятно, авантюризм Блюмкина и здесь опережал его политические устремления.