Эрнест Лависс - Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

События, происходившие в Греции, должны были повести к окончательному распаду Священного союза, так как они содействовали отдалению России от Пруссии и Австрии и сближению ее с Францией и Англией. Между тем царь намерен был поручить европейской конференции уладить балканский вопрос, подобно тому как это имело место по отношению к итальянскому и испанскому вопросам, и с октября 1823 года он занялся организацией нового конгресса, который должен был состояться в С.-Петербурге. Проволочки со стороны Меттерниха, надеявшегося, что египтянам удастся раздавить греков в несколько месяцев, и со стороны Англии, желавшей сохранить полную свободу действий, повели к тому, что совещания могли открыться лишь в феврале 1825 года. Заседания не отличались особой торжественностью, и, за исключением царя, на конференции не присутствовал ни один монарх. Заключительный протокол 7 апреля просто гласил, что к Порте будет обращена просьба добровольно дать своим подданным надлежащее удовлетворение, а в случае ее отказа это сделать, державы предложат свое посредничество. Но не было и речи ни о коллективном выступлении, ни о принудительных мерах для того, чтобы побудить греков и турок подчиниться решениям Европы. Англия, с целью обрести себе сторонников среди греков, вошла в сношения с их временным правительством, что было равносильно его фактическому при-" знанию, и задержала Ибрагим-пашу у порта Навплии. Между тем царь, собиравшийся повести непосредственные переговоры с Каннингом об устройстве греческих дел, 1 декабря (19 ноября ст. стиля) 1825 года скончался в Таганроге.

Преемник его, Николай I, по своим абсолютистским инстинктам должен был, казалось бы, больше склоняться к солидарным действиям с Меттернихом. Но Николай считал, что будучи одним из членов монархического «франкмасонского ордена», он прежде всего русский государь и что частные интересы России должны стоять для него выше общих интересов всех монархов. Он был бессознательным носителем национальной политики, — той самой, которая отдалила Англию от Священного союза и которая оттолкнула от него и Россию. До тех пор пока монархи полагали, что борьба с либеральными идеями и либеральным движением представляет для них главный интерес, соглашение оставалось в полной силе. Священный союз давал осязательные результаты лишь в качестве общества взаимного страхования от революции. Но в конце концов монархи были вынуждены прислушиваться к интересам своих народов и своих стран.

Экономические интересы англичан заставили их первыми покинуть концерт европейских держав (Священный союз); интерес, который представляло для России ослабление Турецкой империи, оторвал от него в свою очередь и ее, и с этого момента от александровского Священного союза и от меттерниховской моральной пентархии [24] «Власть пятерых» (Англия, Россия, Пруссия, Австрия, Франция). — Прим. ред. осталось одно лишь воспоминание.

Министерство Талейрана — Фуше.6 июля 1815 года в Сен-Дени Людовик XVIII, по совету Веллингтона и Талейрана, сформировал свое новое министерство в следующем составе: Талейран получил портфель министра иностранных дел, Фуше — полиции, Гувион-Сен-Сир назначен был военным министром, барон Луи — министром финансов, Жокур — морским, Паскье — министром юстиции и временно исполняющим должность министра внутренних дел, Деказ получил назначение в префектуру полиции. 8 июля в Мониторе был опубликован декрет о роспуске палаты, и в тот же день Людовик XVIII, «восстановленный, но униженный», по выражению Жозефа де Местра, въехал в Париж «во главе англичан и пруссаков, имея по одну руку преступление, а по другую — порок»; этими словами Шатобриан характеризовал Фуше и Талейрана.

Министерство Талейрана — Фуше 16 июля решило, невзирая на возражение Гувион-Сен-Сира, распустить Луарскую армию; 24 июля оно составило, при деятельном участии Фуше, проскрипционные списки, в которых последний, по словам Талейрана, «не забыл ни одного из своих друзей», а 22 августа произвело выборы. Ни для какой другой работы это министерство не годилось, да и не могло годиться, и должно было скоро сойти со сцены, осуждаемое одновременно и иностранцами и королевскими приближенными. Роялисты были возмущены тем обстоятельством, что в совете министров заседает «цареубийца» Фуше. Александр не мог простить Талейрану ни оппозиции, которую последний оказывал всем его проектам на Венском конгрессе, ни договора с Австрией и Англией, заключенного им 3 января 1815 года. Фуше был принесен в жертву первым и 19 сентября назначен посланником при дрезденском дворе. 24 сентября Талейран подал королю прошение об отставке, надеясь, что она не будет принята. «Если кабинет подает в отставку, то я найду других министров», — ответил король.

Людовик XVIII.«Нас провели», — говорил своим интимным друзьям Талейран, пораженный этим ответом, совершенно противоречившим всем его ожиданиям и всем его представлениям о характере короля. Выло ли это естественной склонностью или результатом долгой и бездеятельной жизни в качестве претендента, но Людовик XVIII боялся всяких деловых забот и избегал всякого труда. Физической неподвижности, на которую его обрекала подагра и изуродованные ноги, соответствовала некоторая оцепенелость духовной деятельности. Насквозь проникнутый сознанием законности своих прав, убежденный в божественном их происхождении, он намерен был неуклонно пользоваться ими и спокойно наслаждаться властью; трон был для него просто самым мягким из всех кресел. Политический режим, подобный английскому, Людовику XVIII нравился в том отношении, что позволял царствовать, не управляя и возлагая на министров всю тяжесть деловых забот, — такой режим благоприятствовал его лени и дилетантским наклонностям. Какая-нибудь ода Горация или удачно переданная сплетня занимали его гораздо больше, чем заседание совета министров или выработка законопроекта.

С другой стороны, ясный и скептический ум короля, мало способный поддаваться иллюзиям, определенно подсказывал ему, что Францией невозможно управлять иначе, как на основе либерального режима, и он прекрасно понимал, что при малейшей попытке произвести какие-нибудь существенные перемены в учреждениях, созданных революцией, он ставит на карту свою корону с величайшим риском окончательно ее потерять. А в шестьдесят лет ему вовсе не хотелось снова начать цыганскую жизнь, бродя с одного места на другое — из Вероны в Митаву, оттуда в Гартвель, Гент ит. д. Двадцать с лишним лет изгнания внушили Людовику XVIII отвращение к такому бродяжническому существованию, и, по словам Тьебо, «он твердо решился умереть на престоле, и у него хватило ума и благоразумия, чтобы осуществить срое желание на деле». Такой монарх, если бы он был один и мог свободно следовать влечениям своей природы, вполне был бы способен дать Франции возможность постепенно пройти школу парламентского режима. К несчастью, оп был не один, а стремление к спокойствию неоднократно заставляло его делать уступки резким выходкам окружавших его фанатиков и давлению еще более фанатической палаты, далеко не являвшейся точным отражением общественного мнения страны.