Эрнест Лависс - Том 7. Конец века (1870-1900). Часть первая

Военный вопрос.Однако Селла согласился отступить от этой программы в одном пункте, предложив вотировать 150 миллионов на чрезвычайные военные расходы. Армия, организованная еще Ламармора, повидимому, уже не отвечала потребностям нового политического, военного и международного положения Италии. С политической точки зрения важно было увеличить численность армии, потому что рекруты приобретали в ней не только знание военного дела, но и сознание того, что все они принадлежат к одной нации. С военной точки зрения надо было ввести в нее усовершенствования, необходимость которых только что была показана франко-прусской войной. Наконец, с точки зрения стратегической надо было сделать ее способной защитить столицу и границы от военной интервенции в пользу восстановления светской власти папы [125]. Такова была тройная цель реформ, проведенных за то время, пока военным министром был генерал Рикотти (1870–1876). Они коснулись способа набора армии, ее организации и системы обороны страны. Введение института вольноопределяющихся с годичным сроком службы и разделение численного состава армии на три группы, из которых только первая служила три года, дали возможность установить и применить на деле принцип обязательной и всеобщей воинской повинности; введение скорострельного оружия, распределение войск на десять постоянных армейских корпусов, создание запаса (милиция подвижная и милиция территориальная) распространили на Италию все преимущества прусской организации. Наконец, пояс отдельных фортов обезопасил Рим от внезапного нападения; этот пояс может служить базой для операций армии во время похода.

Эта законодательная работа, более полезная, чем блестящая, целиком заполняла деятельность кабинета Ланцы, но, по видимому, лишь очень мало волновала общественное мнение, избалованное блеском предшествующего периода; национальное чувство, усыпляемое сухостью этой деловой политики, пробуждалось лишь для того, чтобы превращать в грандиозные патриотические манифестации похороны виднейших поборников объединения: Маццини, олицетворявшего единство Италии (10 марта 1872 г.); Манцони (22 марта) и Гверацци (25 сентября), воспевших это объединение в своих произведениях; Наполеона III (9 января 1873 г.), содействовавшего его установлению; Ратацци (5 июня), бывшего одним из лучших служителей этого единства. Наполеон III до конца оставался верным своему прошлому заговорщика и своему республиканскому идеалу [126]. Ратацци первый отстаивал союз демократической партии с монархией и с 1852 года был представителем этово союза.

Через несколько дней после смерти Ратацци министерство Ланцапило при обсуждении вопроса о финансах (26 июня) уступило место кабинету Мингетти.

Министерство Мингетти (1873–1876); иностранная политика.Мингетти обладал более широким и гибким умом, но зато и менее сильной волей, чем его предшественник; понять все значило для него согласиться на все. Под его руководством правая, до того времени оставшаяся верной духу своей программы и преданная подлинным интересам Италии, вступила на новый путь.

Эта эволюция совершилась на почве внешней политики. После франко-прусской войны личные чувства короля, симпатии его министров, воспоминание о 1859 годе — все это, казалось, должно было побуждать Италию оставаться если не в союзе, то по крайней мере в дружбе с Францией. Ряд досадных недоразумений отдалил Италию от Франции. Первое по времени и наиболее крупное из этих недоразумений было отголоском 1870 года.

Франция считала отказ Италии на просьбы принца Наполеона и Тьера о помощи скорее результатом неблагодарности Италии, чем ее слабости, и вследствие этого относилась к Италии с холодностью, проявившейся, между прочим, во время торжеств по случаю открытия Мон-Сенисского туннеля (17 сентября 1871 г.). Франция упрекала Италию за прошлое, а в то же время она внушала Италии опасения за будущее тем интересом, с каким она, судя по всему, относилась к римскому вопросу. Приход к власти Тьера, не слишком благосклонно взиравшего на объединение (февраль 1871 г.); назначение Францией посланника при Пие IX (апрель); уклонение посла Франции от присутствия при въезде короля в его новую столицу; обсуждение во французском Национальном собрании епископской петиции в пользу восстановления светской власти паны (июль); постоянное пребывание в Чивитавеккии французского военного судна, предназначенного при случае послужить убежищем для папы; французский парламентский переворот 24 мая 1873 года, отдавший власть в руки клерикальной правой и поставивший во главе министерства иностранных дел герцога де Вройль; неожиданная опала Фурнье, французского посла при Квиринале и личного друга Виктора-Эммануила, — все эти проявления скрытой вражды, опровергаемые, впрочем, корректными официальными заявлениями, вызывали в Италии такое возбуждение, как будто бы они являлись не результатом ожесточенной борьбы партий, а выражением чувств всей страны. Некоторые смятенные умы уже толковали о второй римской экспедиции [127]и начинали находить чересчур умеренным девиз Висконти-Веноста: не оставаться в одиночестве, но сохранять независимость. Поддавшись этим опасениям, Мингетти ухватился за первую возможность сближения с северными державами. В мае 1873 года император Франц-Иосиф, желая запечатлеть торжественным актом примирение Австрии с Италией, пригласил Виктора-Эммануила на открытие Венской выставки. Последний колебался, принять ли приглашение, потому что необходимым дополнением этого визита ему представлялось путешествие в Берлин, а между тем его рыцарская душа возмущалась мыслью приветствовать победителя Франции 1870 года. Настойчивость Мингетти одержала верх над его колебаниями. В Вене королю был оказан сердечный прием (сентябрь 1873 г.); в Берлине он тотчас по приезде откровенно заявил, что три года назад едва не пошел войной против Пруссии, а вернувшись в Италию, вставил в тронную речь (15 ноября 1873 г.) несколько лестных слов по адресу обеих стран, где побывал в гостях. Постепенно в умах стал созревать проект итало-австро-немецкого союза; его поддерживал полковник Марсе л ли, его оспаривал в своей брошюре о войне 1866 года генерал Ламармора; его еще не принимали как нечто необходимое, но уже обсуждали как нечто возможное.

В 1875 году две крупные политические манифестации придали этому проекту новую силу: то были ответные визиты австрийского императора, приехавшего к Виктору-Эммануилу в Венецию, и императора германского, посетившего Милан (апрель). Первому из них был оказан прием, подобающий для таких проявлений международной учтивости, — и только. Энтузиазм, с которым миланцы приняли Вильгельма I, присутствие рядом с ним фельдмаршала Мольтке, возведение немецкой миссии в Риме и итальянской миссии в Берлине в степень посольств, — все это придало второму визиту (октябрь) более крупное политическое значение.