Юрий Федосеев - Великая Смута

Однако принять предложение Ляпунова для Скопина было равносильно нарушению крестоцеловальной присяги, приравниваемому к государственной измене, на что он не осмелился пойти. Хотя оно ему понравилось — об этом говорит тот факт, что он не стал применять жестких санкций против послов рязанского дворянства. Постращав, отпустил их с миром, чем навлек на себя подозрение и царя, и его брата-наследника.

Ну а в Тушине и на западных границах Московского царства события развивались совсем не так, как предполагали в Москве и в лагере Скопина-Шуйского. На смену одной, уже слабеющей угрозе в лице Тушинского вора пришла другая — в виде профессиональной, хорошо организованной и вооруженной по последнему слову европейской техники армии Сигизмунда. Подавив восстание в собственной стране, король счел возможным вмешаться в русские дела, рассчитывая если не захватить Москву, то хотя бы прирезать к Речи Посполитой Смоленск и Северскую землю. Двадцать первого сентября 1609 года 30-тысячное королевское войско осадило Смоленск, — с этого момента для России начался новый круг ада.

Но еще какое-то время русские пребывали в эйфории. В Тушине благодаря стараниям короля началась смута. Одни тушинские поляки, не желавшие делиться уже награбленным и скорой предполагаемой добычей, заключили конфедерацию (союз) посадить Вора на престол, даже если для этого потребуется вступить в открытую борьбу с королевскими войсками, другие — соблазненные предполагаемой раздачей денег из королевской казны, были готовы переметнуться на сторону Сигизмунда. Последних становилось все больше и больше. Эти разногласия отражались и на взаимоотношениях Вора с его польскими союзниками: к нему стали относиться не то что без почтения, а и с «величайшим презрением», как к ничтожному заложнику, в глаза называли мошенником и обманщиком, а гетман Рожинский чуть было не избил его. Чувствуя, что его вот-вот выдадут королю, в январе 1610 года самозванец в одежде простолюдина на навозных санях в сопровождении лишь своего шута бежит в Калугу, оставив в Тушине и Марину Мнишек, и всю свою казну. Это бегство окончательно побудило всех тушинских поляков перейти на сторону короля.

В это же самое время разворачивались события по снятию осады Троице-Сергиевой лавры. Отряд дворянина Волуева, высланный Скопиным на разведку в район боевых действий, беспрепятственно проник в монастырь, соединился с уже находившимся там отрядом Жеребцова и напал на поляков. Захватив пленных, объединенный отряд вернулся в Александровскую слободу с крупным полоном и известием о плачевном состоянии войск Сапеги, который, не дожидаясь подхода основных сил Скопина и Делагарди, 12 января спешно снялся с занимаемых позиций и отступил в сторону Дмитрова. Несколько дней спустя Скопин торжественно въехал в Сергиев монастырь. Так закончилась шестнадцатимесячная осада обители. Практически вся монастырская казна пошла на выплату жалованья шведскому войску. Завершить разгром остатков польского отряда Скопин поручил князю Куракину. Тот поставил сводный русско-шведский отряд на лыжи и направился к Дмитрову, где наголову разбил деморализованных поляков. А Сапега, бросив знамена и пушки, бросился бежать в сторону западной границы на соединение, «смотря по обстоятельствам, с королем или Лжедмитрием».

Но тушинский стан, несмотря на побег «царика», еще представлял серьезную угрозу и для Москвы, и для армии Скопина, поэтому молодой, но достаточно осторожный князь не торопился бросаться в битву. Он выжидал, чем кончится противостояние Рожинского, оставшегося единоличным предводителем в Тушине, и Вора, обосновавшегося в Калуге. Но если с поляками было ясно — они практически все были готовы присоединиться к королю, то с русскими изменниками вопрос обстоял гораздо сложнее. Лишь незначительная их часть, не слишком запачканная изменой и преступлениями против своего народа, могла рассчитывать на относительно снисходительный прием в Москве. Других ждала совершенно иная участь, поэтому большинство донских казаков, оставив на поле боя свыше тысячи погибших товарищей, вырвались из рук бывших союзников-поляков и отправилось в Калугу к самозванцу.

Однако нашлись и такие, кто решил сделать ставку на польского короля. И что бы там ни писали потом романовские хронографы, но во главе пропольски настроенной группировки стоял патриарх Филарет, служивший воровскому царю. В отличие от Гермогена, впоследствии принявшего мучительную смерть от поляков за отказ сотрудничать с ними, он на это сотрудничество пошел добровольно. Пусть Россией правит кто угодно — хоть иноверный иностранец, но лишь бы не Шуйские, не Голицыны, не Мстиславские. Русское посольство из тушинского стана Сигизмунд принял под Смоленском 31 января 1610 года. Наиболее заметными фигурами в нем были Михаил Салтыков и его сын Иван, князь Рубец-Масальский, Юрий Хворостинин, Лев Плещеев, Михаил Молчанов, дьяки Грамотин, Андронов, Чичерин, Апраксин. Они умоляли короля спасти Россию и православие, призывали его идти на Москву и вместе с тушинцами дать бой приближающимся войскам Скопина и Делагарди с тем, чтобы посадить на московский престол королевича Владислава. Последнее предложение было благосклонно воспринято, и уже через четыре дня стороны подписали договор, содержание которого дает все-таки некоторые основания не считать русских послов откровенными предателями своего Отечества. Приглашая на царствование королевича, тушинцы постарались внести в договор условия, призванные охранять московскую жизнь от чрезмерного польско-литовского влияния и обязывающие Владислава «неизменно блюсти православие», сохранять прежний сословный строй и административный порядок. Были там и новации. В частности, предусматривались свободный выезд россиян в другие христианские страны для получения образования и возможность карьерного роста «меньших людей» в зависимости от их заслуг. Говорят, когда Салтыков просил короля о сохранении православия, он прослезился. Видимо, уже тогда понимал, в какую опасность ввергает Россию, а также всю бесперспективность обращения к человеку, установившему церковную унию в своей стране, человеку, благословившему гонения на православное население подвластной ему северо-западной Руси, человеку, находившемуся под сильнейшим влиянием иезуитов.

А в Тушине тем временем положение становилось угрожающим. После поражения Сапеги под Дмитровом Рожинский оказался между тремя огнями: Скопин — в Александровской слободе, Шуйский — в Москве и Вор — в Калуге. Рожинский настойчиво приглашает Сигизмунда выступить со своими войсками к Москве, но тот, увязший под Смоленском в безнадежной осаде, с места не трогается. В этих условиях Рожинскому ничего не остается делать, как искать более надежное и более укрепленное место. В первых числах марта 1610 года он поджигает свой стан и направляется не на помощь Сигизмунду, а в сторону Иосифо-Волоколамского монастыря.