Юрий Федосеев - Великая Смута

Только после этого Скопин-Шуйский повел свои полки в Москву, оставив у себя в тылу, в Суздале, боеспособную польско-запорожскую группировку Лисовского — Просовецкого. Москвичи встретили Скопина и Делагарди 12 марта как героев-освободителей — хлебом и солью, торжественными молебнами и пышными пирами. Но всеобщая радость омрачалась откровенной враждебностью Дмитрия Шуйского, брата царя, считавшего себя престолонаследником. Чувства досады и ревности по отношению к молодому герою не покидали его, и это видели не только приближенные царя, которому он пытался внушить мысль о честолюбивых целях племянника, но и шведские союзники. Поэтому Делагарди настоятельно рекомендовал Скопину покинуть опасную для него Москву и выступить к Смоленску, против Сигизмунда. Но тот, видимо считая свою миссию по освобождению Москвы выполненной, не торопился к открытому столкновению с польским королем, который, хотя и разорвал договор о перемирии, все же в состоянии войны с царем московским не находился. Более того, король предложил Шуйскому, чтобы великие послы польские съехались с боярами думными — «о добрых делах договор постановить для унятия… войны в Московском государстве».

Больше месяца купался в лучах славы молодой герой, но… видимо, действительно Шуйский был несчастливым правителем. После того как племянник прибыл в Москву, авторитет царя в глазах подданных вырос, у него даже появилась возможность навести порядок в государстве, дать людям мир и спокойствие. Но после трагических событий, произошедших со Скопиным, эти надежды умерли навсегда. Двадцать третьего апреля 1610 года во время очередного пира у Скопина открылось обильное кровотечение из носа, и через две недели он скончался. Поговаривали об отравлении, называлась даже отравительница — жена Дмитрия Шуйского, Екатерина, — дочь Малюты Скуратова. Но даже в те времена веских доказательств чьей-либо вины так и не обнаружили. Однако распространившаяся молва об отравлении обрекала царствующий род Рюрика на второе и окончательное пресечение.

Тем не менее положение Московского царства еще внушало некий оптимизм. Четвертого апреля в Волоколамском монастыре от старых ран умер один из столпов тушинского режима, тридцатипятилетний Рожинский, бывший до недавнего времени гетманом, а по существу — соправителем Тушинского вора. Сигизмунд же мало того что безнадежно застрял под Смоленском, так еще встретил и неожиданное сопротивление в Северской земле, население которой, насмотревшись на города, ранее захваченные королевскими войсками и подвергшиеся зверскому обращению со стороны запорожских казаков, не спешило «под его высокую руку». Если Новгород-Северский присягнул Владиславу добровольно, то Чернигов, Мосальск, Белая Церковь дали достойный отпор захватчикам и их пришлось брать кого приступом, кого измором. Ну а жители Стародуба и Почепа вообще проявляли чудеса беспримерного героизма и самоотверженности. А ведь Северская земля изначально была не очень расположена к москалям и московским властям. Но самое главное, в распоряжении Василия Шуйского была сила — армия, сформированная еще князем Михаилом Васильевичем, и наемное шведское войско, по своей численности превосходящее силы короля и Тушинского вора.

И вот эта армия начала свое планомерное наступление. Первой целью стал Иосифо-Волоколамский монастырь, где засели остатки войск умершего гетмана Рожинского. Усилиями Волуева, Горна и Делавиля 21 мая польско-воровские отряды были вытеснены из монастыря, причем часть из них — с Руцким и Маркотским — ушла на Угру и вступила в переговоры с калужским сидельцем, а другая часть — с Сапегой, Зборовским и касимовским ханом — отправилась к королю под Смоленск. В ходе этой операции, кстати, получили свободу русские полуколлаборационисты-полузаложники, в том числе и Тушинский патриарх Филарет. После освобождения монастыря Волуев вместе с другим воеводой, князем Елецким, принял команду над небольшим отрядом, занявшим село Царево-Займище, прикрывающее основные силы русского 40-тысячного войска во главе с Дмитрием Шуйским и 8-тысячного шведского отряда Делагарди, выступившие по направлению к Смоленску. Четырнадцатого июня отряд Волуева — Елецкого был блокирован подошедшими войсками гетмана Жолкевского, в связи с чем русские запросили помощи у Дмитрия Шуйского. Тот отозвался на зов и всей своей объединенной ратью двинулся на выручку попавшим в несчастье, но в районе села Клушино был внезапно атакован Жолкевским, скрытно совершившим 20-километровый ночной бросок. Русские мужественно сопротивлялись, нанося полякам ощутимый урон, и еще неизвестно, чем бы закончилась битва, если бы шведы, недовольные задержкой с выплатой денег, не стали переходить на сторону поляков. Лишь Горн и Делагарди с небольшим отрядом не запятнали себя предательством, но и они, захватив казну Дмитрия Шуйского более чем с 12 тысячами рублей, вышли из боя и направились к своей границе. Русское войско было разбито, и князь Дмитрий, как тогда говорили, возвратился в Москву со срамом. После этого блокированный в Цареве-Займище русский отряд вынужден был присягнуть королевичу Владиславу на условиях договора от 4 февраля. Его примеру последовали недовольные правлением Шуйского жители Можайска, Борисова, Боровска, Иосифо-Волоколамского монастыря, Погорелого Городища, Ржева, что увеличило польское войско на 10 тысяч человек.

Здесь необходимо уточнить, что Польша, считавшаяся республикой и избиравшая себе короля для выполнения преимущественно внешнеполитических функций, и в первую очередь военных, в те времена не отождествляла себя с королевской династией. Сын умершего короля не обязательно становился правопреемником своего отца, поэтому приглашение Владислава на московский трон рассматривалось в Польше, всего лишь как внутреннее дело королевской семьи. Восшествие на московский престол королевича не означало присоединение Московии к Польше, а потому все затраты Сигизмунда на ведение этой войны могли рассматриваться да и рассматривались Сеймом, как использование государственных средств в своих корыстных интересах. Король рисковал лишиться финансирования и быть обвиненным в забвении государственных интересов, поэтому он стремился всеми способами установить над русскими подданными, над русскими землями не власть своего сына, а собственную власть — власть польского короля. Понимали это и русские, присягавшие Владиславу, когда настаивали на сохранении русских обычаев и русских порядков, на сохранении и преумножении прав и привилегий русского боярства и дворянства, на неприкосновенности Русской православной церкви и недопущении распространения католичества, польского участия в управлении государством и владения русскими богатствами. Они приглашали на трон лишь одного поляка, дальнего родственника московских князей, но не всю его королевскую рать. На этой основе впоследствии произойдет разрыв короля Сигизмунда, действовавшего в интересах Польши, и его талантливейшего полководца Жолкевского, который руководствовался здравым смыслом и законами чести, потому что понимал: если русские просят Владислава, то они и примут только его, что полонизация Московии невозможна.