Юрий Федосеев - Великая Смута

А тем временем король пользовался случаем. Не отпуская сына на царство, но и окончательно не отказывая в этом россиянам, он забирал в свои руки бразды правления государством, расставлял на государственные посты преданных ему людей, возводил их в конюших, бояр, стольников, раздавал от своего имени поместья и деревни, награды и жалованья из московской казны, становясь таким образом реальным правителем Московского царства. Наместником польского короля в русской столице и начальником польского гарнизона в Москве стал дипломат и военачальник Александр-Корвин Гонсевский. Его активными помощниками были первый боярин Федор Мстиславский, верный слуга обоих Лжедмитриев Михаил Салтыков и ранее никому не известный Федор Андронов, купец-кожевенник, сумевший выслужиться сначала у Тушинского вора, а потом и у Сигизмунда до думного дворянина и царского казначея. Под стать им были и рассаженные по основным приказам бывшие тушинцы Василий Масальский, Иван Грамотин, Степан Соловецкий, Василий Юрьев, Евдоким Витовтов, Федор Мещерский, Юрий Хворостинин, Михаил Молчанов, Иван Салтыков. И если в провинцию грамоты от короля шли за подписью Владислава, дабы не возбуждать раньше времени недовольство населения, то с московскими боярами Сигизмунд уже не церемонился, требуя подчинения лично себе.

Были у этих польских приспешников и оппоненты, но их противостояние основывалось не на принципиальных разногласиях, а на так называемом личном «бесчестии», которое они усматривали в том, что были оттеснены от власти «худородными мужиками».

Одним из немногих принципиальных противников польской экспансии, если не самым принципиальным, был патриарх Гермоген. Он выступал за русского царя и только под большим нажимом субъективных и объективных обстоятельств согласился на приглашение Владислава, но с одним непременным условием: королевич должен креститься по греческому закону. Патриарх был категорически против присутствия поляков в Москве, даже готов был поднять народ на восстание и только под личные гарантии Жолкевского и его обещание начать активные действия против Лжедмитрия согласился на размещение польского гарнизона в столице. Он отказался подписывать грамоты к Великому посольству о сдаче Смоленска и практической капитуляции перед Сигизмундом и тут же в соборной церкви Кремля призвал москвичей к защите православия, за что был взят под стражу. Но даже в заключении Гермоген продолжал борьбу, рассылая по городам свои послания и поднимая население против польских интервентов.

Но это произойдет несколько позже. А пока король без толку топтался у Смоленска, безуспешно пытаясь понудить Великое посольство и воеводу Шеина к сдаче крепости. Число недовольных польским присутствием на Русской земле росло с каждым днем. Новгородцы хоть и присягнули Владиславу, но ни одного поляка в город не пустили. Торопчане отказались присягать и сели в осаду. Казанцы поцеловали крест на верность Лжедмитрию, убив при этом второго воеводу — известного нам Богдана Бельского, возражавшего против присяги самозванцу. Жители Вятки последовали их примеру. Пермяки остались верными своей выжидательной тактике: ни вашим — ни нашим, ни войны — ни мира. Рязань целиком стояла за Ляпунова, который в это время вел игру с самозванцем против польского короля.

В Калуге же назревали другие события. Вор все больше и больше убеждался в призрачности своего царственного положения и ненадежности русских «подданных» и польских союзников, которые в поисках жалованья и подарков бесконечно переходили из лагеря в лагерь. Он заявил, что, став московским царем, истребит и изгонит из страны всех поляков и «немцев», и по мере возможности начал приводить свою угрозу в исполнение. Подчиненные ему татарские отряды регулярно совершали глубокие рейды, из них они неизменно приводили десятки пленных, с которыми по приказу самозванца беспощадно расправлялись, а трупы выставляли на площади или сбрасывали в Оку. Татары и другие мусульмане казались Лжедмитрию идеальными подданными, в связи с чем он даже вынашивал мысль оставить Московское царство и обосновать в низовьях Волги мусульманское государство, как некое подобие когда-то всемогущей Золотой Орды, а потом заключить братский союз с турками. Нужно сказать, что мусульманам эта мысль была по душе и они всем своим поведением до поры до времени выказывали ему свою безграничную преданность. Дело дошло до того, что самозванец стал доверять свою безопасность исключительно татарским телохранителям. Но татарская масса, как и все население Московского царства, была неоднородной, и среди татар брат поднимался на брата, а сын — на отца. Как-то так получилось, что к осени 1610 года касимовский царевич Ураз-Мухаммед-Хан оказался в лагере у Сигизмунда, а его сын — в Калуге у Вора. Отпросившись у короля, Хан отправился в Калугу уговаривать сына оставить самозванца и следовать за ним. Но сын был искренним сторонником Лжедмитрия и донес о предложении отца «своему» царю. Тот, ничтоже сумняшеся, приказал утопить царевича в Оке, что стало роковой ошибкой Вора и причиной последующих трагических событий. Через два месяца после этого (11 декабря 1610 г.) начальник его личной стражи крещеный татарин Петр Урусов выманил самозванца на охоту и убил его, а сам вместе с другими татарами, заранее выведенными из Калуги, бежал в Крым, опустошая по пути русские города и села. Остаткам тушинского войска вместе с казачьим атаманом Заруцким и князем Шаховским пришлось по настоянию московского правительства присягать на верность Владиславу. На этом завершилась одна стадия Смутного времени и наступила другая — стадия первого антипольского ополчения.

Убийство Лжедмитрия, с одной стороны, упрощало, а с другой — обостряло внутриполитическую ситуацию в Московском царстве. С учетом того что столица государства находилась в руках сторонников Владислава, терялся всякий смысл не только королевского похода вглубь страны, но и нахождения самого короля под Смоленском. Но дело не только в целесообразности, но и в правомерности, так как и то и другое было уже нарушением ранее заключенных договоров, согласно которым польские войска должны были покинуть пределы русского государства, как только там утвердятся закон и порядок. А они, закон и порядок, с ликвидацией противоборствующих лагерей, можно сказать с некоторой натяжкой, утвердились. Так вот, если следовать логике прежних договоренностей, которую разделяло большинство русских людей, то Владислав должен был принять православие и воцариться в Москве, а Сигизмунду ничего другого не оставалось делать, как вывести свои войска из московских пределов, удовлетворившись некоей компенсацией за понесенные им во время войны расходы. Но мы-то знаем, что это не входило в планы короля. Он хотел уже не только Смоленск и Северскую землю, но и все царство, а это, с позиции русских патриотов, представляло реальную угрозу православию и национальной самостоятельности. Таким образом, маски благодетелей и радетелей за судьбу русского народа пришлось сбросить, и внутримосковская смута, во многом спровоцированная польскими элементами, теперь по воле самого короля стала трансформироваться в неприкрытую интервенцию.