Игорь Рассоха - Прародина Русов

И вот наконец-то в 2005 году вышел учебник для вузов «Археолопя Украши» под редакцией Л. Л. Зализняка, в котором «обращает на себя внимание периодизация эпохи энеолита-бронзы с применением калиброванных радиоуглеродных дат, что удревняет энеолит Украины почти на 1000 лет аж до конца VI тыс. до н. э.» [245]. Ну, слава богу…

С калиброванной датировкой среднестоговской культуры полностью коррелирует и датировка существования индоевропейской этнической общности: «В последнее время удалось достичь относительного единства взглядов на хронологические границы общеиндоевропейского периода, который относится к V–IV тыс. до н. э. IV тысячелетие (или, как считают некоторые, рубеж IV и III тыс.) было, вероятно, временем начала расхождения отдельных индоевропейских диалектных групп» [68, с. 100].

3. Носители среднестоговской культуры не были степняками : они вели комплексный земледельческо-скотоводческо-рыболовческий образ жизни и обитали в лесостепи в эпоху, когда климат был намного влажнее современного и на востоке Украины росли буковые леса: «Находки роговых мотыг, зернотерок, терочников, пестов, каменных дисков свидетельствуют о занятии населения среднестоговской культуры земледелием. При собирании злаков могли использоваться составные серпы с кремневыми вкладышами» [2, с. 139]. Вообще население среднестоговской культуры вело оседлый образ жизни, иначе на их поселениях не встречались бы кости домашней свиньи [2, с. 132–133]. Постепенный переход к более подвижному скотоводческому образу жизни совершался в условиях ухудшения климата в IV–III тыс. до н. э., в основном уже среди носителей древнеямной культуры. Но в это время индоевропейская общность уже распалась. А в эпоху же индоевропейского единства экологические условия на территории среднестоговской культуры, повторимся, были подобны современному климату Западной Украины.

Вообще если исходить только из археологических данных, то роль скотоводства очень легко переоценить: «Учитывая особенности сохранности археологических остатков… трудно судить о соотношении различных видов хозяйства. Об этом свидетельствуют интересные этнографические исследования, проведенные недавно в пустыне Калахари. Там встречались группы бушменов, уже начавшие заниматься земледелием и скотоводством, но продолжавшие получать основную часть рациона сбором диких растений. Растительная пища играла у них главную роль (60–80 %), а значение охоты резко упало. Если учесть, что растительные остатки здесь сохранялись плохо, а 70–80 % найденных костей происходили от домашних животных, то, опираясь на одни только археологические данные, можно было бы сделать ошибочный вывод о принадлежности соответствующих стоянок скотоводам» [149, с. 371].

4. Среднестоговская культура сложилась на юго-востоке Украины на основе местных неолитических традиций. «Вопрос происхождения среднестоговской культуры изучен недостаточно. Судя по характеру керамики, костяного инвентаря, можно предположить, что в сложении ее главную роль сыграли местные неолитические племена Днепро-Донского междуречья, в первую очередь сурской культуры и неолита Нижнего Подонья, а также в некоторой степени заметно влияние соседних днепро-донецких племен, носителей культуры нижнемихайловского типа, раннего энеолита Крыма и Северного Кавказа. Надо полагать, что сложилась она в междуречье Днепра и Дона. По крайней мере, нет никаких оснований говорить о ее пришлом характере» [66, с. 310]. Из этого опять-таки следует, что степи Южной России между Доном и Волгой не могли быть прародиной индоевропейцев.

«Исходя из промежуточного положения наиболее важных показателей, характеризующих черепа среднестоговской культуры, антропологический тип носителей этой культуры сложился в процессе взаимной ассимиляции наследников местного мезолита, в частности типа Волошского могильника, и неолитического населения (Васильевка II, Поднепровье и Левобережная Украина). Краниологический тип черепа носителей среднестоговской культуры в целом сохраняется и в древнеямное время» [2, с. 117].

В. Н. Даниленко особо отмечал, что в Приазовье, которое, вероятно, входило в зону формирования среднестоговской культуры, исключительно рано началось разведение крупного рогатого скота, еще в докерамическую эпоху, примерно 10 тыс. лет назад [59, с. 142]. Уже тогда существовало поселение поблизости знаменитой своими древними рисунками Каменной Могилы. Там в древнейших слоях найдены в преобладающем количестве кости крупного рогатого скота (позднее — и коз), большое количество раковин перловиц (Unio), некоторое количество рыбьих костей и костяных рыболовных крючков, а также костей коня, зубра, кабана, благородного оленя и зайца. По особенностям материальных остатков все это схоже с памятниками сурской культуры , где также зафиксировано очень раннее возникновение животноводства. Собственно, сейчас данное поселение и относят к сурской культуре [298, с. 111]. В Приазовье же найдены и остатки древнейшей на востоке Европы керамики, с большой примесью толченых ракушек [59, с. 17, 22–23, 29, 30–31]. Подобная технология изготовления керамики позднее была «фирменной» как раз для среднестоговской культуры [72, с. 87].

Сравним также: «Анализ фаунистических остатков из поселений среднестоговской культуры свидетельствует о том, что третья-четвертая часть потребностей населения удовлетворялась за счет охоты. (…) Несколько большую роль, чем охота, в жизни населения среднестоговской культуры играла рыбная ловля. Рыбу ловили удочкою на костяные крючки, а также сетями и другими приспособлениями типа верш, ятерей и т. п. (…) Мясо моллюсков унио и анадонта (перловиц и беззубок) широко использовалось в пищу, а растертые ракушки домешивались в глиняное тесто при изготовлении керамики» [2, с. 140–141].

Носители расположенной далее на запад буго-днестровской культуры также очень активно занимались рыболовством и участвовали в общем для всего Северного Причерноморья процессе одомашнивания кабана и тура [264, с. 146, 151–152].

Итак, наши предки до того, как стать скотоводами и всадниками, были прежде всего рыболовами. Это, между прочим, подтверждается и данными лингвистики. В частности, в индоевропейском языке есть слова naHŭ- "судно, лодка", p [h]eŭ- "плыть (о лодке)" и erH o-/*reH- "весло, грести (веслами)" [1, с. 674–675]. В отложениях реки Оскол на глубине 10 м найдена дубовая лодка эпохи неолита [230, с. 204]. Смущает, правда, отсутствие в общеиндоевропейской лексике названий для разных видов рыбы, кроме " лосося " и, возможно, " угря ". Однако это легко объяснить именно табуированностью названий рыбы, боязнью ее спугнуть: рыбаки и сейчас не любят, когда болтают на рыбалке. Вероятно, рыбу часто вообще называли некими эвфемизмами. Очень может быть, что таково происхождение славяно-балтского [247, с. 716] слова " сом ": в общеиндоевропейском языке частица *som- обозначала «предельность действия, направленного к цели», отсюда, например, древнеславянское sŭnemŭ " с ним" [1, с. 360, 365]. Т. е. имелось в виду «быть с рыбой». Сравним: «в видовом составе ихтиофауны (среднестоговского поселения) Дереивки преобладали кости сома» [2, с. 141]. Такое преобладание часто сохранялось и впоследствии. Так, на скифском Савутинском городище на о. Хортица изо всех найденных костей рыб свыше 60 % принадлежали сому, прочие — белуге, осетру, сазану, щуке и др. [243, с. 109]. Впрочем, О. Шрадер, кажется, приводит общеиндоевропейские названия сома: немецкое Wels , прусское kalis , а также латинское squalus «крупная морская рыба» [284, с. 53].