Ева Кюри - Мария Кюри

Сравнивая себя со своими близкими, Маня по скромности склонна к самоуничижению. Но когда новая профессия вводит Маню в буржуазные семейства, то превосходство ее бросается в глаза. Это понимает даже сама Маня. Молодая девушка не ставит ни во что превосходство по родовитости и по богатству, но гордится своей семьей и воспитанием. В первых же оценках, какие она дает своим "хозяевам", проглядывает временами презрительное отношение к ним и невинная гордость.

Из своего первого опыта Маня извлекала не только философский взгляд на человеческий род и на "людей, испорченных своим богатством". Она поняла, что ее план, изложенный недавно Броне, требует серьезных изменений.

Принимая место в родном городе, Маня надеялась заработать значительную сумму денег и вместе с тем не обрекать себя на тяжкое изгнание. Для новоиспеченной наставницы остаться здесь, в Варшаве, было облегчением ее тяжелого труда. Это значило жить вблизи родного очага, иметь возможность каждый день поговорить, хотя бы минутку, с отцом, поддерживать связь с друзьями по "Вольному университету", а может быть - кто знает? - и продолжить свое образование на вечерних курсах.

Но одна жертва вызывает другую, нельзя жертвовать собой наполовину. Жребий, избранный юной Маней, оказывается еще недостаточно суровым. Она зарабатывает не столько, сколько нужно, а тратит слишком много. Полученные за уроки деньги расходятся по мелочам на ежедневные покупки, и в конце месяца остаток заработка выражается ничтожной суммой. А между тем надо быть готовой поддержать Броню, которая уехала вместе с Марией Раковской в Париж и живет в Латинском квартале очень бедно. Кроме того, близится отставка самого Склодовского. Скоро и старику понадобится помощь. Как тут быть?

Маня недолго находится в раздумье. Недели две-три тому назад ей предлагали хорошо оплачиваемое место в провинции. Она принимает его. Это скачок в неизвестность. Придется на целые годы покинуть близких, дорогих людей, жить в полном одиночестве. Что делать! Жалованье там больше, а тратить деньги в затерянной глуши не на что.

- Я так люблю жить на свежем воздухе! - утешала себя Маня. - Как это я не подумала об этом раньше?

О принятом решении она сообщает своей двоюродной сестре Хенрике:

Я буду надолго лишена свободы, так как решила, после некоторых колебаний, взять место в Плоцкой губернии с оплатой пятьсот рублей в год, начиная с первого января. То самое место, которое мне предлагали не так давно и которое я упустила. Хозяева недовольны теперешней гувернанткой и хотят меня. Впрочем, весьма возможно, что я им не понравлюсь точно так же, как и прежняя...

1 января 1886 года, угрюмое морозное утро, день отъезда - одна из тяжких дат в жизни Мани. Она бодро прощается с отцом, еще раз записывает ему свой адрес: "Марии Склодовской. Господину и госпоже З.В.Щуки через Пшасныш".

Маня садится в вагон. Еще одну минуту она видит отца, успевает ему улыбнуться. И затем сразу ее охватывает неведомый гнет одиночества. Одна, первый раз в жизни совсем одна!

Внезапный страх охватывает этого восемнадцатилетнего ребенка. Сидя в поезде, мчавшем ее к какому-то чужому дому, Маня трепещет от робости и страха. Что будет, если новые хозяева окажутся похожими на предыдущих? А вдруг старик Склодовский заболеет в ее отсутствие?

Десятки мучительных вопросов осаждают девочку, в то время как, притулившись у вагонного окошка, она смотрит при свете угасающего дня на сонные снежные долины и утирает кулачком набегающие слезы.

Три часа в вагоне, а затем еще четыре на лошадях. Муж и жена З. управляют имениями князей Чарторыжских и сами арендуют часть их владений в ста километрах к северу от Варшавы. Подъехав к дверям дома в морозной темноте, разбитая усталостью Маня, как сквозь сон, видит высокую фигуру хозяина, бесцветное лицо его жены и устремленный на нее настойчивый взгляд детей, сгорающих от любопытства. Наставницу встречают любезными словами и горячим чаем.

Хозяйка дома ведет Маню на второй этаж, в отведенную ей комнату, и, побеседовав несколько минут, оставляет девушку одну в обществе ее жалких чемоданов.

3 февраля 1886 года Маня пишет Хенрике:

Вот уже месяц, как я живу у З. Время достаточное, чтобы привыкнуть к новому месту. З. - отличные люди. Со старшей дочерью, Бронкой, у меня завязались дружеские отношения, которые способствуют приятности моей здешней жизни. Что касается моей ученицы Андзи, которой исполнится скоро десять лет, то это ребенок послушный, но избалованный и взбалмошный. Но, в конце концов, нельзя же требовать совершенства!

В этой местности все бездельничают, думают только об удовольствиях, а так как наша семья держится несколько в стороне от этих хороводников, то является "притчей во языцех". Представь себе, что через неделю после моего прибытия обо мне говорили уже неодобрительно, и только потому, что я, еще не зная никого, отказалась ехать на бал в Карвач, центр всех здешних сплетен. Мне не пришлось жалеть об этом, так как мои хозяева вернулись с бала лишь в час дня; я была рада, что избежала такого испытания, да еще в то время, когда я чувствую себя далеко не совсем здоровой.

В рождественский сочельник состоялся у нас бал. Я очень развлекалась, наблюдая за гостями, достойными карандаша какого-нибудь карикатуриста.

Молодежь весьма неинтересна: барышни - это бессловесные гусыни, и открывают рот только тогда, когда с громадными усилиями их вынуждают говорить. По-видимому, бывают и другие, более умные и развитые. Но покамест Бронка (дочь моих хозяев) представляется мне редкой жемчужиной и по своему здравому уму, и по своим взглядам на жизнь.

Я занята семь часов в день: четыре часа с Андзей, три с Бронкой. Немножко много, но что поделаешь! Комната моя наверху, большая, тихая, приятная. Детей у З. целая куча: три сына в Варшаве (один в университете, два в пансионе); дома - Бронка (18 лет), Андзя (10 лет), Стась - трех лет и Маричка - малютка шести месяцев. Стась очень забавный. Няня сказала ему, что Бог - везде; Стась с выражением некоторой тревоги на лице спрашивает: "А он меня не схватит? Не укусит?" Вообще, он потешает нас неимоверно!

Маня прерывает свое писание, кладет перо на письменный стол, придвинутый к самому окну, и, не боясь холода, выходит на балкон. Вид, открывающийся с балкона, еще способен вызывать у нее смех! Разве не смешно, когда ты, отправляясь в одинокую усадьбу, воображаешь себе деревенский пейзаж: луга, леса, а вместо этого, открыв впервые свое окно, видишь высокую фабричную трубу, которая лезет тебе в глаза и заволакивает небо грязной сажей, изрыгая черный столб дыма?

Кругом, на несколько километров, - ни лесочка, ни лужочка; везде свекла и свекла, только однообразные свекловичные поля. Осенью вся эта бледная, землистая свекловица наваливается на телеги, запряженные волами, и тихим ходом влачится на сахарный завод. Только для этого завода работают крестьяне: сеют, полют и копают свеклу. Только вокруг этих тоскливых кирпичных красных зданий жмутся хаты маленькой деревни Красиничи. Даже река становится рабой завода, бежит к нему прозрачными струями, а от него уходит грязной, покрытой какой-то мутной, липкой пеной.