В Коковцев - Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3)

Достаточно просто просмотреть, чем занималась Дума за это время, какие запросы: предъявила она к Правительству, и как развивался каждый запрос в повторных дебатах на одну и ту же тему, чтобы оценить с полным беспристрастием все невыносимое положение самой добросовестной власти перед неудержимою злобою расходившегося, "народного представителя", возомнившего себя уже полновластным хозяином захваченного им положения. Такое состояние не могло держаться долго и должно было разразиться рано или поздно непримиримым конфликтом между властью и Думою, притом совершенно безразлично, по тому или иному поводу. Повод был просто безразличен, потому что неизбежность столкновения не вызвала сомнения ни в ком, и неизвестно было только, сколько времени протянется это невыносимое состояние и когда именно лопнет давно назревший нарыв.

20-го марта Дума приступила к рассмотрению в порядке направления, внесенного еще в самый день открытия Думы бюджета на 1907 год.

Все отлично сознавали, что никакого рассмотрения по существу не будет, что все дело ограничится передачею проекта росписи доходов и расходов на рассмотрение бюджетной комиссии, состав которой был уже перед тем определен, но все отлично понимали также, что, подражая парламентским образцам конституционно управляемых стран, и у нас дело ни обойдется без общих прений, понимаемых, разумеется, {252} на наш национальный образец, как прекрасный повод наговорить правительству все, что заблагорассудится и по какому угодно поводу и в каком угодно масштабе.[лдн-книги2]

Совет Министров заблаговременно подготовился к этому Торжественному спектаклю. Я просил Столыпина посвятить этой подготовке особое заседание, для того, чтобы дать мне совершенно точные директивы того, чего держаться в моей вступительной речи и устранить впоследствии всякие поводы говорить, что я был недостаточно объективен, или внес ту или иную ноту раздражения в последующие прения. Я особенно настаивал на этом, в виду неоднократных упоминаний Извольского, что нам не следует раздражать народное представительство и необходимо, напротив того, проложить для нее путь к самому благожелательному отношению между ним и царскою властью. Во всю эту пору первого нашего контакта с Думою второго созыва наш Министр Иностранных Дел держался самым настойчивым и даже непримиримым образом того взгляда, что Дума вовсе не так плоха, как можно думать об этом по совокупности неумелых речей в первые дни ее существования. Он переменил свой взгляд только несколько позже и притом без всякого особого повода со стороны самой Думы и уже тогда, когда ни для кого из нас не было более никакого сомнения в том, что роспуск Думы просто неизбежен. Об этом, впрочем, речь впереди.

Против всякого моего обычая, я заранее написал мою речь и представил ее Совету Министров на одобрение. В ней не было ни малейшего задора, и если в чем ее упрекнули некоторые члены Совета и в частности Государственный Контролер Шванебах, то только в том, что она слишком серьезна для уровня понимания средней массы народного представительства. Столыпин, однако, особенно решительно поддержал меня, находя, что из нее нельзя убавить ни одного слова, и даже предложил показать ее Государю, который в свою очередь сказал мне на моем докладе перед заседанием Думы, что все сказанное мною, конечно, совершенно ясно и даже просто, и в особенности изложено в крайне выдержанных тонах, но, прибавил Он - "и все-таки Вы не избегнете тех же выпадов против Вас, какими встречаются все представители власти".

Весь состав правительства был налицо в этот день в Думе, кроме Министра Двора. Столыпин высидел все {253} заседание, как и большинство Министров, и все они громко приветствовали меня в павильоне при думе, после того, как мне пришлось в конце заседания отвечать первому оратору оппозиции Кутлеру.

Мое объяснение, излагавшее общие основания бюджета на 1907 год и те условия, в которых пришлось составить его среди тяжелых условий нашей внутренней жизни за 1906 год, видимо произвело хорошее впечатление. Правая группа шумно аплодировала мне, никто не прерывал меня во время всей моей речи я после ее окончания не раздалось ни одного крика, обычного для первой Думы "в отставку", не было в ни одного обидного для меня замечания и только гробовое молчание сопровождало овацию, сделанную мне справа. Зато со всех скамей начиная от центра и вплоть до крайней левой, шумные рукоплескания встретили появление на трибуне первого оратора Н. Н.. Кутлера, выставленного, очевидно, Думою, чтобы уничтожить меня беспощадною критикою и разом парализовать все впечатление, которое должно было оставить выступление мое, как, представителя правительства.

Странная судьба этого, в сущности, не дурного человека, перешедшего так недавно из рядов правительства в ряды. оппозиции, разом примкнувшего к кадетской партии, голосами которой он и прошел в Думу и сразу же попавшего в первые авторитеты по вопросам бюджета, финансов и экономических знаний вообще. Он без всяких колебаний принял на себя роль быть изобличителем финансовых грехов правительства и, вероятно, думал и сам, как думали, и те, кто послал его на бой против меня, что лучшего оппонента нельзя, и выставить. Политическая страстность не удержала его от особой щекотливости для него выступать именно против меня, своего недавнего Начальника, оказывавшего ему самое дружеское внимание, а недостаточная подготовленность его в деле широкого и глубокого знания бюджета повела к тому, что он допустил целый ряд грубейших ошибок в своих нападках на правительство и на меня в частности и подставил свои бока под мои удары, что не составило для меня даже большого труда, настолько слаб и не содержателен оказался он в этом первом своем выступлении против правительства, по признанию как его самого, так и друзей его по партии.

Кутлер был моим сотрудником в течение многих лет по Департаменту Окладных Сборов. Мне он был обязан всеми своими повышениями по службе, и ни одно {254} разногласие разделяло нас ни в ту пору, когда я был Товарищем Министра Финансов, ни в первое время занятия мною должности Министра, до самой минусы ухода моего из Министерства в октябре 1905 года. Когда он должен был покинуть пост Министра Земледелия из-за составления, по поручению Гр. Витте, законопроекта о принудительном отчуждении частновладельческих земель, а я вернулся снова на должность Министра, он стал пытать счастье попасть на должность члена Правления Учетно-Ссудного Банка, во главе которого находился близкий мне человек Я. И. Утин.

К этому побуждала его большая его семья и отсутствие всяких средств к жизни, кроме того жалования по службе, которого он только что лишился и вместо которого он получил по инициативе Гр. Витте хоть и небывалую в то время большую пенсию в 6.000 рублей, далеко им не выслуженную, - но на нее одну он существовать не мог. Он просил меня поддержать его кандидатуру, что я и сделал, сказавши Утишу, что он прекрасный работник, честный в исполнении своего долга и если и не имеет банковского опыта, то, конечно, головою выше большинства тех людей, которых проводят обычно акционеры в члены Правления, когда у них нет особенно подготовленных кандидатов.