Лев Колодный - Переулки Арбата

"По Арбату было много церквей", - вот все, что сообщил в очерке "Арбат" в толстенной "Из истории московских улиц" (свыше 800 страниц) П.В. Сытин, очевидно, не имея возможности сказать, что все три Николы на Арбате, как десяток других церквей в переулках, снесли.

Как же радовался я сейчас, когда ехал с мэром на Арбат, куда он спешил, чтобы открыть памятный знак на месте снесенного Николы Явленного.

- Мы его восстановим, - пообещал Юрий Лужков в ответ на высказанное сомнение, как бы этот знак не стал крестом на могиле памятника.

* * *

От церквей и в "Московском рабочем", где издавали книги, и в "Московской правде" шарахались, как черт от ладана. Казалось бы, какой секрет, что на Новом Арбате реставрируют Симеона Столпника, превращенного в склад.

- Пусть реставрируют, а мы писать не будем, чего ты носишься с этим Столпником?

Как же не носится, если здесь венчались тайно граф Шереметев и Параша, отпевали Гоголя... Мимо церкви со срубленными куполами я ходил по Поварской в училище Гнесиных. Отсюда спешил Трубниковским к пианистке, поджидавшей в классе на Собачьей площадке в пропахшем столетиями деревянном особняке, некогда дворянской усадьбе, музее, закрытом тогда же, когда взрывали старую Москву.

Какой была Собачья площадка, знаю не с чужих слов и описаний. Когда же ее сломали при Хрущеве, то увидел, какого масштаба было тотальное уничтожение города, проводившееся до войны, когда Никита Сергеевич сидел на Москве, будучи вторым, потом первым лицом, вместе с другом Лазарем уничтожая улицу за улицей, храм за храмом, вырубая бульвары Садового кольца. Зачем? Чтобы построить по сталинскому Генплану 1935 года "образцовый социалистический город". В кавычки беру слова из Генплана.

Эту формулу пришедший на смену Хрущеву верный ленинец Брежнев слегка перефразировал, призвав народ построить Москву - образцовый коммунистический город.

* * *

В Москву вслед за тысячами земляков я попал с берегов Днепра, из "города чугуна, стали и проката", как писали в газетах, и вождей, добавлю от себя. На квартиру к одному из них я ходил в гости вместе с его сыном, племянницей и их друзьями. Располагаясь с комфортом в полупустой квартире уехавшего куда-то на целину бывшего секретаря Днепропетровского обкома партии, ставшего в год смерти Сталина москвичом и комиссаром военных моряков. Этим комиссаром был Леонид Ильич, по словам генсека: "Какой красивый молдаванин!", а в том домашнем кругу просто добрый "дядя Леня", веселый и простой.

Поскольку родился и вырос я в городе, основанном Екатериной II и великим Потемкиным, на земле новой России, завоеванной ими, как Крым, то и заговорил поэтому по-русски. Песни пел по-украински, как говорили на базаре, весь день по радио и на уроках украинского языка. Поэтому знаю лучше тех, кто кричит сегодня, что Киев не отец, а мать городов русских - в СССР никто украинский язык не ущемлял. И все, кто сегодня размазывает по бумаге клевету об "империи", подло лгут, оправдывая отнюдь исторически не оправданный и отнюдь не предопределенный свыше якобы неизбежный развал государства, разрыв вековых связей русских и украинцев.

Перед крахом СССР командировала меня редакция на берега Днепра, где археологи нашли гробницу, приписываемую Юрию Долгорукому. Он похоронен в Киеве, он же основал Москву. Это ли не доказательство векового единства и родства? Со времен Юрия киевляне и московляне считали себя сынами одного народа. Почему же меня сегодня на пути из Москвы в Днепр мытарят по часу ночью сначала с одной, потом с другой стороны новоявленного кордона, грохочут сапогами, опрашивают, обыскивают, не дают спать?

Никаким западенцам, западноукраинским национал-демократам, в моем понимании фашистам, не под силу подавить "чувство семьи единой", не разделить наши реки и города, Киев и Москву, где так долго верховодили уроженцы Украины: Каганович, Хрущев, Брежнев, сотни переведенных решениями ЦК в столицу на вышестоящие должности их земляков. Город они не знали, вряд ли любили, видели его из машины, проносясь на большой скорости с работы на дачу и обратно, выезжая изредка из Кремля на стройки и заводы.

* * *

За двадцать лет при Брежневе мало что сделано в старой Москве. Зато много наворотил "дорогой Никита Сергеевич". Слышал однажды его пылкую несвязную речь под сводами станции метро "ВДНХ", куда он спустился в день пуска линии, чтобы произнести очередную филиппику. Он не только сломал Собачью площадку ради Нового Арбата, но загнал Строительство и Архитектуру в тупик, из которого они на наших глазах выползают на четвереньках.

К чему бы ни прикасалась его рука, будь то план Московской кольцевой автодороги, эскизы новых станций метро, чертежи жилых домов, - везде после этого проекты скукоживались, упрощались и ухудшались в погоне за сиюминутной экономией. Вникал всюду, во все, туалеты совместил с ваннами, потолки чуть было не объединил с полами, чердаки извел, выше девяти этажей не разрешал строить даже на Кутузовском проспекте.

Да, массовое, по заводскому типу налаженное, скоростное жилое строительство, монтаж вместо кладки - это детище Хрущева, это Октябрьская революция в градостроительстве. Но это и тотальное уничтожение старой Москвы. Ее бросили на произвол судьбы. Потому что типовое индустриальное домостроение возможно на окраинах, пустых землях бывших ста сел и деревень, пяти городов, одним хрущевским указом присоединенных к Москве. Так она стала городом площадью почти в девятьсот квадратных километров.

Я ходил и описывал на этих квадратных километрах не Москву, а кварталы, сотни одинаковых, безликих, вычерченных, а не нарисованных фасадов, которые начали ломать на наших глазах в Кузьминках и других районах, слывших некогда символом социалистического прогресса, сегодня ставших головной болью городского правительства.

* * *

Хватило этих квадратных километров ненадолго, на наших глазах произошел прорыв кольцевой границы в шести направлениях, город в плане стал напоминать солнце с протуберанцами. Москва содрогалась от катаклизмов экономики социализма, наплыва "лимитчиков", расползания по земле. За год город поглощал двадцать пять квадратных километров ближнего Подмосковья, превращая зеленые просторы в кварталы типовых домов, оставляя в глубине новостроек промышленные зоны, фактически пустыри, свалки. Одна Очаковская промзона распростерлась на Юго-Западе на восемьсот гектаров, поразив недавно облетавшего на вертолете Москву мэра масштабами и запущенностью. Ничейная земля! Десятки таких промзон щедро нарезали планировщики, составлявшие Генеральный план 1971 года, тот самый, по которому Москва должна была стать образцовым коммунистическим городом.