Афанасий Коптелов - Точка опоры

Относительно деятельным литератором в редакции по-прежнему оставался один Мартов. И статью напишет, и заметки корреспондентов выправит, и корректуру прочтет. Но уж очень много времени Юлий отнимал разговорами, не относящимися к делу. Это утомляло и расстраивало. А что с ним поделаешь? Не выслушаешь до конца - обидится. Шутливые напоминания о ценности времени не действовали на Юлия, - он продолжал говорить, перескакивая с одной темы на другую.

Но надо же и его время беречь. Под этим предлогом Надежда Константиновна стала по утрам сама носить ему почту для ознакомления. И это не помогло. Прочитав письма, Юлий не садился за стол, а шел к Владимиру Ильичу:

- Я на минуту.

Минута превращалась в часы.

К счастью, в Мюнхен приехал с семьей его знакомый, бежавший из вятской ссылки, и Мартов стал целые дни проводить у них.

У Ленина много времени отнимала беспрестанная борьба с идейными противниками марксизма, и он постоянно находился в состоянии задорного и неугомонного полемиста. Еще была в разгаре борьба с "экономистами" из журнала "Рабочее дело", а на горизонте политической нелегальщины уже обнаружилась эсеровская "Революционная Россия" с ее призывами к терроризму. "Искра" уже не однажды осуждала террор, в частности в статье Веры Засулич, но Владимир Ильич чувствовал, что борьба с нарождающейся шумной авантюристической организацией еще впереди. К ней надо быть готовым. А тут еще Струве, окончательно сбросив маску легального марксиста и став прислужником либеральных помещиков, затевает в Штутгарте свой двухнедельник "Освобождение", и с ним предстоит вести напряженную борьбу.

Но самым главным и неотложным делом Владимир Ильич считал создание программы партии. Забота о ней не покидала его ни на один день. Кто ее напишет? Ясно - Плеханов. Может, еще Павел Борисович Аксельрод. Больше некому. Так и написал Георгию Валентиновичу еще в начале июля прошлого года. Товарищам по мюнхенской части редакции сказал:

- Другого автора я не вижу.

- Только Жорж! - подтвердила Засулич.

- Да-а, пожалуй... - шевельнул узкими плечами Мартов. - Хотя и здесь...

- Без всякого "хотя". - Вера Ивановна стукнула кулачком по своему колену. - Жорж - старейший русский марксист, самый эрудированный! Вы что, забыли об этом?

- Отлично помню, Велика Дмитриевна. Среди ночи разбудите, скажу то же самое, что вы. Но его занятость... А мы бы здесь...

- Ты берешься? - спросил Ленин, всматриваясь в Мартова, словно в незнакомого человека.

- Если явится надобность, то мог бы...

- Посильное участие мы примем все, когда будет для этого основа. Программа требует - это, по-моему, ясно каждому - громадной обдуманности формулировок, а при нашей здешней сутолоке сосредоточиться и подумать хорошенько совсем невозможно. Я, между прочим, так и написал Георгию Валентиновичу.

- И правильно сделали! - подхватила Засулич.

- Все ясно. - Мартов кинул на взлохмаченную голову мятую шляпу, взглянул на Веру Ивановну. - А нам с вами... Помните у Островского? "Мы актеры, наше место в буфете". А мы эмигранты, и наше место в кафе!

Когда они ушли, Надежда сказала:

- А Юлию-то очень хочется самому...

- Ему, похоже, программа даже снится, но... Пока не по плечу. А беда Плеханова в том, что за долгие годы эмиграции он оторвался от русской жизни, от российского пролетариата.

- Его трагедия!

- Да, пожалуй, не только беда, а и трагедия. Но к Плеханову-теоретику мы должны прислушаться.

Плеханов ответил согласием. Ему требовалось время только для того, чтобы повидаться и посоветоваться с Аксельродом. И Владимир Ильич поспешил подбодрить:

"Очень меня обрадовало известие, что Вы с П. Б. увидитесь и займетесь программой. Это будет громадным шагом вперед, если мы с таким проектом, как Ваш и П. Б., выступим перед публикой. И дело это - самое настоятельное".

И Аксельрода тоже подбодрил: "Мы очень на Вас надеемся насчет программы".

Летом Владимир Ильич не решался торопить ни того, ни другого, - пусть отдохнут, погреются на альпийском солнышке, погуляют по берегам горных озер. После этого со свежими силами примутся за дело. Но не беспокоиться не мог, завел разговор с Засулич. Та принялась успокаивать:

- Поймите: в Женеве Жоржу помешала жара, а в горах непременно напишет. Он - обязательный человек. Уж я-то его знаю. И волноваться вам нечего.

А через неделю:

- К сожалению, Жоржу не повезло в горах: сыро и холодно, бесконечные дожди и туманы. Вернулся в Женеву. Теперь примется за программу. Слово для него - закон.

Но миновало лето, промелькнула осень, а проекта программы все не было. Лишь в конце ноября Георгий Валентинович наконец-то обрадовал: работает!

- Я говорила: Жорж - человек дела! - ликовала Вера Ивановна.

- Но он только начинает писать. Потеряно пять месяцев. А программу-то ждут во всех концах России. Она нужна всем комитетам и кружкам. Безотлагательно нужна.

- Жорж не подведет.

Владимир Ильич волновался потому, что горячие головы в России требовали немедленного созыва второго съезда, даже называли даты открытия, в особенности усердствовал Бунд. Чего доброго, кто-нибудь в спешке настрочит программу. Какую-нибудь куцую и беззубую. Тогда будет труднее. Программа должна быть по-марксистски боевой, пламенной, а пламя породить положено "Искре", общепартийной газете.

Что же делать? Остается единственное - набраться терпения. Торопить уже бесполезно. Плеханов при его характере может счесть за назойливость. Может и обидеться, - он, дескать, сам не хуже других знает, что программу ждут. Ответит какой-нибудь колкостью.

Прошли рождественские праздники. Прошел Новый год... Плеханов молчал.

Молчал и после новой, довольно настойчивой бомбардировки письмами.

Но однажды утром появился "дипломатический курьер" в образе Веры Ивановны. Светло-серые глаза ее сияли, на тонких губах плескалась довольная улыбка. Она с торжествующим жестом вручила пакет с женевскими почтовыми штемпелями:

- Не считайте Жоржа должником!.. Я говорила: обещал - сделает.

Ленин нетерпеливо достал из пакета несколько листков, исписанных знакомым размашистым почерком, и недоуменно повертел их перед собой:

- И это все?! Я понимаю, программа не должна страдать многословием. Четкость формулировок для нее - главное достоинство. Но уж что-то очень кратко.

- Но это же - Плеханов! У него слово - золото! - кипятилась Вера Ивановна, заправляя за уши рассыпающиеся пряди волос. - Он никогда не растекается мыслью по древу. Это его стиль.

- Очень хорошо. А вам, Велика Дмитриевна, спасибо за доставку.

Читали втроем, передавая листки из рук в руки. (Вера Ивановна не отказала себе в удовольствии прочесть еще раз.) А когда дочитали до конца, Владимир Ильич разочарованно вздохнул: