Афанасий Коптелов - Точка опоры

- Н-да. Более чем кратко. Это, Велика Дмитриевна, еще не программа, а только черновой набросок. У меня будут замечания.

- Говорят, велика беда - начало. Оно уже есть, - сказала Засулич. - А замечания и я могу сделать. Было бы к чему. И Жорж, уверена, прислушается. Его напрасно считают гордым да самолюбивым. Уж я-то, слава богу, знаю его. Пишите. Он учтет. Сделает второй вариант.

- Буду очень рад. А потом обсудим. Может быть, хоть ради этого удастся собрать редколлегию в полном составе.

За обедом Надя сказала с тихой, добродушной улыбкой:

- Не годишься ты, Володя, в дипломаты!.. Она же все распишет Плеханову. И от себя добавит.

- Ну, на это Велика не пойдет. Будет точна, как стенограф. А узнает Плеханов, что я пишу замечания к его наброску, даже лучше: мои строчки не будут неожиданными. Молчать я не могу. Ведь если его странички напечатать под заглавием "Программа", то и ему самому и всем нам будет стыдно.

- Правду, видно, говорят, что и на старуху бывает проруха, рассмеялась Елизавета Васильевна.

- Верно! - подхватил Владимир. - Большая проруха! И совершенно непонятная для меня. Капиталистический строй он почему-то называет "экономической особенностью", утверждает, что средства производства буквально все средства! - принадлежат капиталистам, будто нет в России ни землевладельцев, ни мелких производителей. А пролетариат у него составляет "большинство населения". Но он же должен знать, что не только в отсталой России, а во многих странах пролетариат пока еще не составляет большинства населения.

- Но он говорит о диктатуре пролетариата, - напомнила Надя.

- Да. Это у него - рациональное зерно. Однако и тут понадобятся некоторые уточнения.

- А ты не думаешь о своем проекте? Ты же писал. Еще в тюрьме молоком. Потом - в нашей Шуше.

- Я и теперь попытался бы... Но подождем второй проект Плеханова. Если я сейчас предложу свой - это ранит его. И, боюсь, не только его одного. Ты же знаешь Веру Ивановну... Да и Аксельрод, его ближайший друг... Голоса могут разделиться. Тройка - на тройку. Это в лучшем случае. Ведь еще неясно, какую позицию займет Потресов.

- Тройка - на тройку. Ты, Володя, говоришь страшные слова.

- Всегда полезно быть готовым к худшему. И принципиальность всего дороже. Я продолжаю верить в Плеханова, но, если и новый его проект окажется с такими же изъянами, придется писать.

И второй проект Плеханова оказался совершенно неприемлемым. Он даже не походил на программу партии пролетариата, борющегося против реальных проявлений весьма определенного капитализма, сложившегося в России, а напоминал некую программу экономического учебника, посвященного капитализму вообще. И самым прискорбным было то, что он содержал отклонения от известных принципов Коммунистического Манифеста.

Прочитав новый проект, Мартов потряс в воздухе обеими руками:

- Я говорил: надо здесь. Самим.

- Пойми, Юлий, - втолковывал Владимир Ильич, - мы не могли, не имели права обойти Плеханова. При его всеевропейском авторитете среди социал-демократии, при его эрудиции...

- А что получилось? Позор! - Мартов рванул на себе галстук. - Как теперь выходить из положения? Как будем смотреть ему в глаза?

- Прямо. И резать правду, хотя он и Плеханов.

- Интересно мне, как он встретит твою правду. Это же будет драма! Даже в нескольких действиях!

- Будем терпеливыми. И настойчивыми.

И Ленин написал пространные замечания на второй проект. Плеханов не захотел посчитаться с ними. Он пришел в такую ярость, что не мог написать даже Мартову, не говоря уже о Владимире Ильиче, а снова отправил письмо своей посреднице. И не привел ни одного принципиального замечания.

Вера Ивановна растерялась и о письме сказала суматошно:

- Жорж недоволен... Жорж взволнован... Я опасаюсь за его сердце... И как нам теперь быть?.. Ума не приложу.

- У нас же есть решение: собрать всех соредакторов, - напомнил Ленин. - Надеюсь, Георгий Валентинович на этот раз не откажется приехать. Хочется верить - найдем общий язык. Ради дела.

3

"Не то, - Аксельрод, слегка почмокав губами, отхлебнул еще ложечку кислого молока. - Не то. Мой кефир лучше. Впрочем, я это предвидел. Мой вкуснее".

Он приехал в Мюнхен ранним поездом и решил позавтракать в вокзальном ресторане. Тут его и отыскал Владимир Ильич:

- Я очень, очень рад, Павел Борисович, что вы приехали. Здравствуйте. Как добрались? Не утомил вас ночной путь?

- Хвалиться нечем. Знаете наши горные дороги: так кидает из стороны в сторону, что и подремать не удается. Но я это предвидел. А спешил потому, что волнует меня эта неожиданная, как бы сказать, размолвка.

- Вы извините, что я опоздал вас встретить, - трамвай подвел.

- Ничего. Я решил здесь позавтракать. И вот пробую немецкое кислое молоко. Действительно, кислое. Далеко ему до моего кефира.

- Я не знаток, не дегустатор. Но, помню, ваш кефир отличный!

- Положительно всем клиентам нравится!.. Не знаю, как там без меня мои домашние присмотрят за ним.

- Я думаю, ваша отлучка не будет долгой. Жаль, не может приехать Старовер*: доктора не отпускают. А хотелось бы всем вместе. Хотя бы единственный раз. Ради такого случая. Хорошо, что вы приехали. Квартиру я для вас нашел. Удобную. Надежную. И недалеко от нас.

_______________

* А. Н. Потресов.

Собеседники расспросили друг друга о здоровье родных, потом заговорили о погоде, о вестях из России, о ближайших номерах "Искры" и о работе ее агентов. И ни тот, ни другой не проронили ни единого слова о предстоящем обсуждении проекта программы: не хотели говорить о ней до приезда Плеханова.

Георгия Валентиновича встречали среди дня.

Одетый в легкое пальто и фетровую шляпу, с тросточкой в руках, он, несмотря на средний рост, на верхней ступеньке вагона выглядел величественным и несколько надменным.

Осенью в Цюрихе он, блиставший красноречием, напоминал Надежде Константиновне актера, довольного своим бенефисом, между заседаниями был весел, сыпал остроты. Сейчас неожиданно показался надутым индюком.

"Ой, нелегким будет разговор, - тревожно подумала она. - Володя опять разволнуется, ночи не будет спать..."

Но сравнение с индюком ей показалось неловким, и она, осуждая себя за это, смущенно отвела глаза.

Тем временем Плеханов не спеша спустился на перрон; сняв лайковую перчатку, галантно поцеловал ей руку, потом - Вере Ивановне, подчеркнув при этом, что Розалия Марковна приказала кланяться. Перед Аксельродом раскинул руки:

- Ты уже здесь, мой старый друг! - Взял его за локти. - Благодарю за встречу!

Перед Мартовым шевельнул шляпу и, подавая руку, как бы одарил:

- Здравствуйте, коллега!

Владимиру Ильичу сказал с подчеркнутой сдержанностью:

- Привет непоколебимому оппоненту.

- Добрый день. - Ленин пожал его вялые пальцы и, переходя на французский, предостерег, что им лучше бы здесь, вблизи полицейских, не пользоваться русским языком.