Владимир Мединский - О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

Ну, правда, потом эти земляные бошки наплакались.

Пока же земля принадлежала не колхозу, а общине, и судьба отдельного человека тоже принадлежала общине. Община решала, где и какая семья будет пахать и сеять, «раскладывала» налоги и повинности, устанавливая, кто будет мостить дороги, а кто — подвозить государственных чиновников. Она присутствовала при всех событиях в жизни человека, от рождения и до смерти. Она также бдительно следила, чтобы никем и никогда не нарушались обычаи, идущие от прадедов.

Правительство не вмешивалось в дела общины, а сотрудничало с ней как с коллективным собственником и управленцем.

Страна делилась на уезды, очень разные по размеру и населению, а уезды — на волости. Волости еще назывались губами. После Губной реформы 1550–1555 годов они обрели формально зафиксированные демократические права самоуправления.

Справедливости ради стоит отметить, что и раньше сыск и суд по уголовным делам в губе передавался «выборным головам», то есть губным старостам из числа дворянства и детей боярских. В помощь им из «лучших» крестьян выбирались «губные целовальники». [294]После реформы в ведении губных учреждений оказались почти все уголовные дела, составление кабальных книг, надзор за общественным порядком, полицейские функции.

Кто совершил этот демократический прорыв? Не поверите, власть у наместников забрал и передал ее самим жителям не кто иной, как кровавый тиран Иван Грозный.

Тогда Иван — еще вполне молодой, здоровый и как бы сейчас сказали «адекватный» государь. Его советники, так называемая Избранная Рада — если выражаться современными терминами, «прогрессивно мыслящие» и деятельные монах Сильвестр, князь Курбский, Алексей Адашев. Эта «команда» и стояла, опираясь на царскую власть и волю, у истоков многих замечательных преобразований на Руси до тех пор, пока в 1560 году неожиданно не умерла любимая жена государя. Примерно с этого года начинается отход Грозного от здравых реформ, постепенный поворот к полному самовластию, разгону Рады, безумию опричнины и террору. Многие историки всерьез полагают, что Грозный на почве семейного горя и тяжелой болезни просто сошел с ума.

Может и так. В любом случае его жизнь, как бы подтверждение известного высказывания о том, что любая власть развращает, но АБСОЛЮТНАЯ ВЛАСТЬ — развращает АБСОЛЮТНО.

Итак, в 1555 году Иван IV уже взял Казань, за что и удостоился своего почетного прозвища, но еще не разворачивал террор опричнины. Грозный царь находился где-то посередине своего пути по укреплению центральной власти. И, как выясняется, — демократии на местах.

Да, Иван IV подминал под себя бояр в Москве. Подминал так, что кости трещали. Но при том щедро делился властью на местах.

Его окружная уставная грамота — это такой общерусский циркуляр. «Чтобы крестьянству убытков и продаж не было, а нам бы челобитья и докуки не было, а посады и волости от того не пустели, — писал царь, — велели есми во сех городах и волостех учинити старост излюбленных, кому меж крестьян управа чинити, которых крестьяне меж собой излюбят и выберут всею землею».

«Учинити старост излюбленных, которых крестьяне меж собой излюбят и выберут всею землею» — это на наш язык переводится, как «избирать и быть избранным». Столичный тиран был большим деревенским демократом.

Преследовал при этом он, естественно, свою собственную выгоду. Нужны были выборные, «от которых им продаж и убытков и обиды не было, и рассудити бы их умели вправду безпосульно и безволокитно, и бы доход оброк собрати умели и к нашей бы казне на срок привозили без недобору».

То, о чем я говорил выше. В Москве — авторитаризм, на местах — демократия. Результат — своеобразная модель эффективной власти.

Губное самоуправление оставалось успешным проектом целых сто лет. Эта система утратила свое значение только к середине XVII века, когда во все крупные города стали ставить воевод. Но и сами волости к тому времени потеряли свой вес. Городские воеводы сосредотачивали в своих руках всю полноту власти, у них был свой аппарат и свои воинские отряды для поддержания того, что они считали порядком. «Московское государство (XVI века В. М.) может быть названо самодержавно-земским. С середины XVII века оно становится самодержавно-бюрократическим», — писал М.М.Богословский в своей замечательной давно не переиздававшейся книге. [295]

Однако и тогда сам институт самоуправления не исчез. Он просто трансформировался. После бюрократической реформы XVII века воеводы с их отрядами были на местах реальной силой, но губные старосты оставались их помощниками. И бюрократии приходилось сотрудничать с местной демократией. У нее просто не было другого выхода.

Мир отвечал за сбор «государевых податей», а главную обязанность выборных крестьянских властей — «крестьянские власти» неплохо звучит, правда? — составляла своевременность этого сбора. Правительство назначало для каждого округа только общую сумму подлежавшего уплате оброка. Затем посадские и крестьяне должны были сами «верстатися» и «разводити» оброк сообразно имуществу каждого хозяина: «по животам, и по промыслам, и по пашням, и по угодьям». Воеводы наказывали тех выборных крестьян, которые «оплошкой и нерадением» допускали недоборы и опоздания в платежах. Но, главное, старались ставить на выборные должности людей деловитых, тех, кому можно доверять. В результате самые активные и наиболее уважаемые крестьяне становились прямыми помощниками царской администрации.

Это уже не жизнь самодостаточной общины, существующей в себе и для себя. Это сотрудничество с государством.

Земский принцип управления оказался в России универсальным. У нас он легко встраивался в менявшуюся политическую реальность, в любую модель. Иногда земство играло менее заметную роль, иногда — огромную, но существовало оно всегда. Вплоть до того момента, как было разгромлено большевиками.

Никита Михалков как-то ярко сказал, что Россия — это крест: вертикаль власти и горизонталь православия. Думаю, в словах нашего замечательного режиссера было слишком много политической конъюнктуры. Уж очень разные понятия он собирает в одну фигуру. Но направление Михалков задает правильное. Та крестовина, на которой устойчиво стоит Россия, — это крепкая центральная «вертикаль власти» и поперечина — широчайшее местное самоуправление.

«Земская реформа завершила перестройку на сословно-представительских началах местного управления и усилила централизацию государственного управления», — справедливо отмечала еще Большая Советская энциклопедия.