Александр Андреев - Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана

В Манеже император в сопровождении великих князей и генерал-адъютантов в течение часа смотрел на развод караулов одного из гвардейских полков. Затем он заехал в находившийся рядом Михайловский замок к одной из своих двоюродных сестер попить чай и в начале третьего часа дня вышел из замка и сел в карету. По всему маршруту его движения вперемешку стояли городовые, народовольцы, приставы, дворники, околоточные надзиратели, царские охранники. По набережной Екатерининского канала от Инженерной улицы до моста через Мойку шли случайные прохожие, рабочие, подмастерья, мальчик-посыльный, солдаты. Гриневицкий, Рысаков и Емельянов в такой обстановке не могли стоять на месте с почти одинаковыми узелками-подарками и вынуждены были перемещаться по набережной, огражденной от воды железной решеткой, а от Михайловского сада – высокой каменной стеной. У них было всего несколько минут, прежде чем на них обратила бы внимание царская охрана. В начале третьего часа царская карета вынеслась от Михайловского замка на Инженерную улицу. Метель усилилась, и Софья Перовская не стала подносить белый платок к лицу, а просто отчаянно помахала им перед собой. Трое метальщиков увидели сигнал и приготовились бросать свои бомбы. До проезда царской кареты и саней охраны оставалась минута. Часы вдруг сложились в минуты, которые превратились в секунды, а секунды остановились.

На Инженерной улице царская карета и сани обогнали возвращавшихся после развода из Манежа моряков Восьмого флотского экипажа и повернули на набережную Екатерининского канала. Карета замедлила движение, а потом опять прибавила ход. Все прохожие на набережной остановились и сняли шапки. Царь проехал место, где должен был стоять Тимофей Михайлов. За несколько секунд карета проехала около ста метров от поворота на канал и в этот момент Николай Рысаков бросил свою бомбу под ноги скачущих рысью царских лошадей. Врыв раздался через две секунды чуть сзади кареты и полностью, вдребезги разнес еезаднюю стенку. Были тяжело ранены кучер на козлах, конвойный казак и проходивший мимо мальчик-посыльный. Кучер завалился на сидевшего рядом на козлах казака конвоя, и раненные и оглушенные лошади остановились. Рысаков уже бежал к Невскому проспекту с криком «Лови его! Держи!». Его сбил с ног прохожий, рабочий одного из петербургских заводов, сзади наконец догнал городовой и схватил Рысакова за ноги. На него навалились и заломили руки прибежавшие из саней сопровождения Кох и Кулебякин. С момента взрыва прошло около двух минут. Полковник Дворжицкий подбежал к покосившейся карете, из которой вылезал оглушенный и шатающийся Александр II. Дым и снег над местом взрыва рассеялись. Дворжицкий сказал, что покушавшийся схвачен и попросил царя тотчас пересесть в сани и ехать в Зимний дворец. Император ответил, что хочет видеть злоумышленника. Со всех сторон к месту взрыва бежали охранники, полицейские, моряки, офицеры, спрашивали, что с государем. Александр ответил: «Слава Богу, я уцелел, но вот – раненые». Рысаков, которого подняли на ноги и сам он, оглушенный и шатающийся, резко произнес: «Еще слава ли Богу?». Император спросил, кто он. Рысаков ответил: «Мещанин Глазов». Александр медленно произнес: «Хорош!». Несколько раз раненные, в крови, Дворжицкий, Кох и Клебякин при виде набежавшей толпы умоляли царя уехать. Император согласился и попросил провести его мимо места взрыва. Он пошел к саням по небольшому кругу мимо перекошенной кареты. Рядом с обломками задней стенки кареты у решетки канала стоял молодой студент петербургского университета без шапки, с каким-то красивым подарочным свертком в руках, перевязанным красивой тесьмой. Игнатий Гриневицкий не дал Александру II ни одного шанса. Царь на секунду остановился у воронки в перемерзшей земле глубиной и диаметром около метра. От решетки канала к нему в упор боком подошел студент, поднял вверх руки и с силой бросил оземь подарок. Через две секунды раздался оглушительный взрыв, все заволокло дымом и поднявшейся землей и снегом. Два десятка раненных лежали вокруг первой воронки. С момента поворота царской кареты на набережную Екатерининского канала прошло ровно пять минут.

Императора, с раздробленными ногами, из которых сильно лилась кровь, прохрипевшего «помогите», с трудом положили на какую-то шинель и перенесли в сани сопровождения. «Домой, в Зимний», – произнес Александр, и Варвар народовольцев понесся через Театральный и Конюшенный мосты, по Миллионной во дворец. Софья Перовская смотрела на происходящее с Инженерной улицы и после отъезда саней пошла по набережной к началу Невского проспекта, откуда хорошо был виден царский штандарт на крыше Зимнего дворца. В половине четвертого часа штандарт был опущен. Перовская по Невскому пошла мимо Казанского собора, Гостиного двора и Аничкова дворца, в котором жил наследник, час назад пронесшийся мимо нее в Зимний дворец. За Аничковым дворцом она перешла Фонтанку и повернула на Владимирскую улицу. Там, в маленькой кофейне «Капернаум» она встретилась с членами своей группы, один из которых вспоминал: «Дверь отворилась и Перовская вошла своими тихими, неслышными шагами. По ее лицу нельзя было заметить волнения, хотя она пришла прямо с места катастрофы. Как всегда, она была серьезна, сосредоточена, с оттенком грусти. Мы сели за один столик и хотя были одни в маленькой полутемной зале кофейни, но соблюдали осторожность. Первыми ее словами были: «Кажется, удачно, если не убит, то тяжело ранен. Бросили бомбы, сперва Николай, потом Игнатий. Николай арестован, Игнатий, кажется, убит». Разговор шел короткими фразами, постоянно обрываясь. Минута была очень тяжелая. В такие моменты испытываешь только зародыши чувств и глушишь их в самом зачатке. Меня душили подступавшие к горлу слезы, но я сдерживался, так как во всякую минуту мог кто-нибудь войти и обратить внимание на нашу группу». После трех часов Перовская встала и пошла на центральную квартиру на Вознесенском проспекте, где должна была состояться встреча членов Исполнительного Комитета «Народной воли».

Место взрыва на набережной Екатерининского канала оцепили только через два часа. То, что осталось от Гриневицкого, соскребли с земли и отвезли в госпиталь. Он мучился еще несколько часов и на все вопросы жандармов, пытавшихся установить его личность, отвечал: «Не знаю». Вечером того же дня его опознал Окладский, арестованный 27 февраля на квартире М. Тетерки рабочий Василий Меркулов, сразу начавший давать показания. Труп Гриневицкого показали Желябову и Рысакову, последнего, в одиночку пока принявшего на себя удар за содеянное разъяренной империи, начали допрашивать в петербургском градоначальстве, потом перевели в МВД. Четвертый метальщик Емельянов позднее на каторге рассказывал товарищам, что после второго взрыва подбежал к Гриневицкому, чтобы попытаться его спасти, понял, что спасать некого, от увиденного пришел в ужас и кинулся помогать укладывать взорванного царя в сани. Была ли с ним в этот момент бомба, взрывавшаяся от простого сотрясения, или он поставил ее в каком-нибудь уголке, Емельянов не говорил. У Тимофея Михайлова еще на Малой Садовой сдали нервы, и он с бомбой оттуда просто ушел домой около часа дня.