Евгений Анисимов - Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы)

Если мое письмо приведет Вас в грустное расположение духа и в это время Вас навестит м-р В., он рассердится на меня, что я дала Вам повод быть печальной. Но я надеюсь, Вы не сообщите ему причину, ведь Вы так долго приучали его подчиняться Вашей воле, не узнавая мотивов Ваших действий. Я и впрямь настоятельно прошу Вас не показывать никому моих писем, ибо подруге можно написать все, но женские наблюдения так смешны, что никто другой не должен их знать, поэтому будьте верны Вашей, и проч.

Мадам,

представление, которое сложилось у Вас о графе Минихе, совершенно неверно. Вы говорите, что представляете его себе стариком, облику которого присуща вся грубость побывавшего в переделках солдата. Но ему сейчас что-нибудь пятьдесят четыре или пятьдесят пять лет, у него красивое лицо, очень белая кожа, он высок и строен, и все его движения мягки и изящны. Он хорошо танцует, от всех его поступков веет молодостью, с дамами он ведет себя как один из самых галантных кавалеров этого двора, и, находясь среди представительниц нашего пола, излучает веселость и нежность, которые мне очень неприятны, ибо притворны. Потому что, хотя ему и присущи все эти добрые качества, в нем все же есть немецкая чопорность, и видеть, как человек такого склада пытается усвоить манеры петиметра, — все равно что видеть резвящуюся корову. Если бы Вам случилось быть в обществе этого человека, который, судя по газетам, уничтожил тысячи и десятки тысяч людей, как были бы Вы удивлены, увидев, что он внимает Вам с томным взором, потом внезапно хватает Вашу руку и с восторгом целует ее! Но насколько более Вы были бы удивлены, обнаружив, что он полагает обязательным вести себя так со всеми женщинами. В остальном, что касается его характера, то как солдат он предприимчив и скор, а так как в его поспешных действиях ему часто сопутствовала удача, он теперь полюбил их и не принимает во внимание, сколь многих приносит в жертву своему честолюбию; правда, я полагаю, что многое из этого — скорее простые россказни. Я бы считала, что его любимым военным приемом должно быть нападение из засады, ибо искренность — качество, с которым он, по-моему не знаком. Если бы друг спросил меня, что я думаю о графе на самом деле, то я вслед за Отвеем сказала бы:

Я имею в виду его характер не только в любви, но в дружбе, и смею утверждать: всякий, кто доверился ему, почувствует на себе справедливость моих слов. В настоящее время он в моде и стоит сразу после герцога Курляндского; теперь, в отсутствие принца Гессен-Гомбургского, у графа Миниха нет конкурентов среди любимцев. Принц же за интриги отправлен на два или три года командовать войсками куда-то далеко от столицы, но не в такое место, где он мог бы какими-либо своими действиями произвести впечатление. Характеры принца и графа настолько различны, что не удивительно, если они не могут поладить. Принц — истинный солдат и всем обличьем, и по всем своим поступкам, но при этом человеколюбив, хорошо воспитан, приветлив, и в нем есть грубоватая искренность. Будучи здесь, он редко обедал или ужинал, не пригласив гостей, а общество было смешанное в том, что касается чинов, по преимуществу мужское; обычно присутствовало несколько дам, с которыми он был непритворно учтив. При дворе его ранг обязывал его танцевать, что он делает довольно-таки по-солдатски и сам весьма добродушно подшучивает над недостатком приятности в своих манерах. Подчиненные его обожают, и он всеми любим и ценим. Он крупного сложения и красив, — но Вы, право, заставляете заниматься тем, чего я боюсь. Потому что просить меня описывать страну, характеризовать людей так же нелепо, как советоваться с государственным министром о покрое платья. Следовательно, хотя я и описываю Вам все, как оно представляется моему слабому разуму, не удивляйтесь, найдя мои суждения неверными. Но если Вы, по своей снисходительности, находите развлечение в моих излияниях, это чрезвычайно льстит самолюбию Вашей, и прочие.

Мадам,

я очень сожалею, что Вы в разговоре с леди С. упомянули о нашей переписке, ибо это повлекло за собой требование от *** вникнуть в раздоры между двумя дамами; я и подумать не могла, что эти раздоры будут иметь какое-либо иное следствие, помимо возможности для двора повеселиться на их счет. И когда друзья мадам Л. написали ей об этой ссоре, они, осмелюсь сказать, вовсе не предполагали что она расскажет о ней, по крайней мере в таком месте Чтобы ввести Вас в курс дела, необходимо сообщить Вам об этих дамах все, начиная с их происхождения. Сейчас они занимают в обществе равное положение: обе — жены иностранных министров при этом дворе. Одна из них — дочь французского генерала, бежавшего и, когда она родилась, состоявшего на иностранной службе. Предметом ее первой благосклонности был человек самого высокого положения, и спустя некоторое время он выдал ее замуж за ее нынешнего мужа и предоставил ему его нынешний пост.

Другая — дочь торговца из Гамбурга и, будучи единственным ребенком, вышла замуж за графа, который столь же нуждался в деньгах, сколь она — в титуле. Она была совершенно незнакома с манерами, принятыми при дворе, когда впервые появилась здесь, и первая дама, выросшая при дворе, оказывала ей всяческую поддержку и помощь. Но поскольку дружба двух красавиц редко длится долго, то же самое произошло и в этом случае. Каждая из них считала, что имеет право на все сердца, обе столь явно желали иметь наибольшее число обожателей, что к каждой стороне вскоре примкнуло по нескольку кавалеров. Это, как обычно бывает в таких случаях, вскоре возбудило в каждой из них зависть, которая поначалу проявилась в холодности, а затем в легких колкостях и обоюдных насмешках. Наконец однажды на приеме среди большого общества, где также присутствовал господин, которого помышляла покорить каждая из них, ссора разгорелась настолько, что графиня, не сдержавшись, произнесла несколько очень резких слов, на которые другая отвечала так холодно и презрительно, что достигла цели, совсем разгневав соперницу. Та только и могла сказать: «В каком странном мире мы живем». Первая ответила очень спокойно: «Весьма справедливо, мадам; мир странен, и стал таким с тех пор, как дрейеры возомнили себя дукатами». Услышав это, бедная графиня залилась слезами и выбежала из-за стола. Полагаю, Вы будете в таком же недоумении — в чем же, собственно, заключается колкость, — в каком пребывала и я, покуда не скажу Вам, что девичья фамилия графини — Дрейер и что мелкая монета достоинством в полфартинга называется в Гамбурге дрейером. Этот выпад привел к открытой войне, которая зашла так далеко, что сторонники каждой из дам везде, и даже при дворе, появлялись в любимом цвете той красавицы, которой повиновались, и их называли «серым» и «красным полком». После того как дамы выставили себя в таком свете и развлекли всех, бедная графиня так быстро сдала позиции, что прекратила борьбу. По правде говоря, она не должна была и начинать ее, ибо не умела сдерживать свою досаду, тогда как другая была спокойна и ее ничем нельзя было пронять: следовательно, у нее доставало самообладания произносить самые большие колкости с видимым добродушием, сохраняя безукоризненные манеры. Действительно, она обладает таким быстрым умом, одновременно и добрым и злым, какого я до сих пор не наблюдала ни в одном человеке, и уже одно то, как она вела себя в этой смешной ссоре, доставило ей много обожателей, чего она и добивалась. Если бы я не боялась Вашей суровости, то сказала бы, что люблю ее, но, надеюсь, Вы простите меня и решите, что нет ничего плохого в том, чтобы наслаждаться приятной беседой, не разбирая поведение человека.