Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

- Людей бесчестишь? Поклеп возводишь? Ярыжничаешь с питухами кабацкими? Совесть потерял? Вор! Собака! Прочь! Прочь, скот!

Василий бросился к двери. Царь за ним.

- Стой, пес!

Грязной упал на колени, моля о пощаде.

Иван Васильевич плюнул ему в лицо:

- Убью, казню! Пошто порочил сотника Истому? Жигимонд надоумил?! Сатану тешил? Царя обманывал? Червяк поганый!

- Виноват, батюшка государь, винюсь!.. Прошу прощенья! Будь милостив, великий...

Злая усмешка скользнула по лицу Ивана Васильевича.

- Виноват? Проваливай к Малюте... Покайся ему! Ну! Прочь, собака! Скажи ему, штоб Гришку, твоего брата, в ледяной воде искупали и тебя тож! Горячи больно, остудить вас надобно!

Грязной поднялся с пола, намереваясь скорее покинуть покои царя, но Иван Васильевич снова крикнул: "Стой!"

Остановился Василий, растерянный, весь в слезах.

- Ах ты, дьявол! Как же ты смел, лиходей, морочить голову своему государю? Стой! Не вздрагивай!

Царь снова стал хлестать плетью Грязного.

- Блудить вздумал. Обманывать царя. Вот тебе! Вот тебе! Неверный раб! Лукавый раб!

Едва дыша от боли и ужаса, Василий повалился на пол.

Толкнув его ногой, Иван Васильевич плюнул на него и удалился в соседнюю горницу.

Избитый, растрепанный Грязной вышел из палаты в коридор, где его дожидался вооруженный Никита Годунов.

- Батюшка государь приказал отвести тебя к Григорию Лукьяновичу. Искупать тебя приказано. Тяжкий грех твой смыть. Опричному надобно чистым быть! - с недоброй улыбкой проговорил Никита.

Малюта задумчиво, облокотившись головою на руки, сидел за столом в Съезжей избе. Около него стояли четыре бадьи. Когда в избу вошел Грязной, сопровождаемый Никитою Годуновым, Малюта встал, вынул из кармана черную монашескую скуфью, надел ее на голову и, подойдя к Грязному, перекрестил его:

- Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна, не вреди ближнему твоему, как и самому себе, ибо мнози лжесвидетельствоваху и на Иисуса Христа в синедрионе иудейском. Еже извет сотворишь на ближнего, да и не пощадит коли его око твое, впадешь еси в тяжкий грех перед богом и государем, а посему приими от ны омовение грешной души твоей!..

Малюта велел Грязному раздеться донага и стать на колени, и, когда тот исполнил, Малюта поднял бадью с пола и с размаха окатил Василия водою.

- Будь отцом-восприемником! - смеясь, крикнул Малюта Никите Годунову. - Да поведай там Истоме: Малюта-де омыл грешную душу клеветника Васьки. Больше врать не будет. Пущай больше не серчает на него.

Со словами "господи, благослови" Малюта опрокинул и другую бадью на Грязного.

- Опричнику, согрешившему перед царем, - либо плаха, либо духовное покаяние... благодари бога: тебе государь присудил духовное покаяние... Опиши мне свои окаянства и утресь ту память отдай мне. А теперь одевайся и домой иди и больше не греши. Аминь!

Малюта снял скуфью с головы, указав Грязному на дверь, и, обратившись к Никите, строго сказал:

- Гони сюда Гришку Грязного!

IX

Московские корабли вошли в нарвскую гавань, таща за собою шесть каперских судов. Все население Нарвы собралось на берегу, узнав о возвращении царевых кораблей. Год прошел, как они снялись с якоря. Гости и купцы, ступив на родную землю, стали на колени, растроганно помолились на церкви. Как-то даже не верилось, что опять дома. Слезы застилали глаза.

- Неужто родина?! - плаксиво, с улыбкой, всплеснув руками, воскликнул Иван Тимофеев.

Андрей растерянно оглянулся на него. "Неужто и впрямь Русь?" Голова закружилась и у него от радости.

Все прочие купцы переглядывались с веселым недоумением. Юрий Грек тихо рассмеялся, неизвестно для чего погрозившись Керстену Роде, все еще стоявшему на палубе. Он кричал что-то матросам. Те суетились на палубах, свертывая паруса, приводя в порядок заполнявшие корабли грузы.

Беспрозванный и Окунь весело перекликались со своих судов с толпившимися на мостках новгородскими гостями, которых они знали еще по Студеному морю.

На берегу, кроме боярина Лыкова, находился юрьевский воевода Михаил Яковлевич Морозов. Он приехал совет держать с нарвскими властями, по приказу государя, как бы побольше русских товаров вывезти в это лето в Англию, да как бы побольше купцов аглицких в Нарву привлечь.

Московские гости низко поклонились воеводе Морозову.

- Здорово, купцы-молодцы! Ладно ли за морем побывали?

- Бог милостив, не в убытке! - крикнуло несколько голосов. Лица самодовольные, загорелые, бороды еще длиннее стали за время плавания. Кое у кого и седины прибавилось: страха немало натерпелись. Два сражения с польскими и шведскими каперами на обратном пути выдержали при входе в Балтийское море. Едва не утонули.

- То-то!.. - крикнул боярин Морозов. - Зря упирались, не хотели плыть!

- Уж больно сердито море-то... - замотал головою старик Тимофеев. Страсти! Всего и не перескажешь, батюшка Михаил Яковлевич. Никак невозможно... Совсем с толку сбились...

- Полно тебе. Такому молодцу нечего бояться...

Купцы дружно рассмеялись.

- Он у нас всю дорогу в нутре сидел!.. - крикнул Юрий Грек. - От своей тени прятался...

- Да ладно уж, ребята, смеяться. Прошел окияны и пера не оставил. Вот как! - добродушно откликнулся старик. - Доволен будь милостью божьей и не требуй ничего.

Пошутили торговые люди, погалдели, да в Таможенную избу. Купцу попусту время терять не рука. К тому же, и Нарва не своя деревня, - тянет домой, к семье, в гнезда насиженные.

Андрей отбирал у Керстена Роде, по приказу Совина, обусловленные царевою грамотою в пользу царя пушки, отбитые у пиратов. Керстен Роде смотрел на него и диву давался его смышлености. "Молодец, не зевает!" улыбнулся он, указав на пушкаря Совину.

- Вот какие у нас есть!.. - с гордостью произнес Совин.

Керстен сказал: "О его службе я доложу государю. Да и мореходы ваши ловки и смышлены. Не знали мы, что у вас есть такие".

Пушкари мыли и чистили орудия на кораблях.

Денек выдался теплый, весенне-солнечный.

Волнуется поверхность Наровы, покрылась как бы золотистой чешуей, бороздили воду челны и лодки вокруг кораблей.

Совин, толмачи, дьяки и пушкари стали готовить обоз, чтобы выступить в Москву. Весь день, до глубокой ночи, разносился веселый гул людских голосов, свирелей, гудошников, песни матросов.

Иван Васильевич поселился в своих новых хоромах за Неглинкой-рекой. Из Кремля царев обоз вышел ночью при свете факелов. Стрельцам и опричникам приказано было стрелять в каждого, кто осмелится любопытничать и подсматривать, как царь переезжает в новый дворец. Медвежатники держали наготове медведей, чтобы ими травить провинившихся людей всякого звания.

Дворцовые постройки окружены были опричной усадьбой, занимавшей громадную четырехугольную площадь. Двор был обнесен стеной, сложенной на одну сажень от земли из тесаного камня, а выше - из обожженного кирпича. Стены без бойниц и крыш, верхи остроконечные. Двор растянулся на сто тридцать саженей в длину и на столько же в ширину. Одни ворота смотрели на восток, другие - на юг, третьи - на север. Северные ворота находились против Кремля, были окованы железными полосами, покрытыми оловом. На воротах красовалось изображение двух львов: вместо глаз у них сверкали зеркала. Над ними распростерли крылья резные из дерева черные двуглавые орлы.