Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

- Ну, не сердись, бог с тобой, голубица моя! Можно ли царю отъезжать из своей земли? Ни един день мне из Москвы нельзя отлучиться.

Пришел иконописец Маруша Нефедьев, упал в ноги царю.

Иван Васильевич велел ему подняться и слушать его. Он приказал Маруше нарисовать маленькие вымпелы с двуглавым орлом.

- Поторопись! Живо!

Маруша бросился опрометью бежать и вскоре принес маленькие вымпелы с московским гербом.

Иван Васильевич осторожно прикрепил их к модели корабля.

Царь и царица глазами полными восхищения долго любовались кораблем.

- Закажу я такие же корабли в Англии...

И, немного подумав, громко сказал, взглянув на жену:

- Нет. Будем делать у нас свои... на Студеном море, в Архангельске. Самим надо учиться...

Мария Темрюковна сказала сердито:

- Не построим.

- Что так, государыня?

- Они не захотят!

Царь вспыхнул, глаза его заблестели гневом.

- Заставлю! - тихо, но грозно проговорил он. - И мореходцы у нас с древних времен и по сие время водятся. Умножим их.

Мария Темрюковна недоверчиво покачала головою:

- По силам ли тебе то, батюшка государь?

Иван Васильевич, немного подумав, сказал:

- Сильны бояре, государыня, воистину сильны! Однако не теряй веры. Служилые помогут. У меня одна невзгода, у них другая... И царь, и малые служилые люди в обиде на вотчинных владык. Изобидели они нас. В приказах моих и войске народ исхудал... ропщет... К делу охоту теряют. Добро бы невзгоды его были от скудости земельных угодий. Мало ли у нас земли? Княжата да бояре на земле распластались, служилым людям уж совсем тесно стало. В приказы ходят, приказами живут, нужду в них имут, а людей приказных ни во что ставят. Нужда охоту отбивает к работе. И малую толику не горазды вельможи уделить им. Сам бог велит царю согреть щедротами своими малых сих. Кто же позаботится о них? Кто наложит руку на вотчины великие, опричь государя? Воинники тоже... Обороняют землю, а земли мало кто имеет.

Мария Темрюковна помолилась на иконы:

- Помоги тебе господь!

И добавила:

- Завистливым они тебя обзывают, злобою великою пышут. Берегись, батюшка Иван Васильевич!

- Не все!

- Все, государь! Кому же в ум придет, чтоб землю свою отдавать? Кабы у отца моего кто землю посмел отнять, он убил бы того... проклял бы того навеки!..

Иван Васильевич задумался.

- Да, нелегко терять землю!.. Нелегко расставаться с родовыми уделами.

- О том и я говорю, государь, - вздохнула царица.

- Но идти вспять не благословил меня господь... До смерти буду идти тем путем... Бог поможет мне. Не отступлюсь!

II

В Москве, у Сивцева Вражка, городовой приказчик Семен Головня согнал толпу каменщиков, стенщиков и ломцов - тех, что восстанавливали разрушенные царскою осадою стены Казанской крепости. Тут же были резчики по камню из Новгорода и холмогорские работные люди. Царь Иван с особою любовью строил новые церкви и всячески поощрял мастеров-каменщиков. Еще в 1556 году писал он новгородским дьякам:

"Мы послали в Новгород мастера печатных книг Марушу Нефедьева, велели ему посмотреть камень, который приготовлен на помост в церковь к Пречистой и к Сретенью. Когда Маруша этот камень осмотрит, скажет вам, что он годится на помост церковный, и лицо на него наложить можно, то вы бы этот камень осмотрели сами, образца прислали бы к нам камня два или три. Маруша же нам сказывал, что есть в Новгороде, Васюком зовут, Никифоров, умеет резать резь всякую, и вы бы этого Васюка прислали к нам в Москву".

И теперь в толпе работных людей находились оба эти мастера: Маруша Нефедьев и Васюк Никифоров, а с ними и знаменитый колокольный мастер Иван Афанасьев из Новгорода.

У костра завязалась беседа.

Петька-новгородец, мускулистый, складно сложенный детина, жаловался: хлеба мало дают.

- Ты и без того што скала, и ревешь почище быка... Без хлеба полгода проживешь... - пошутил над ним его товарищ Семейка, дрожа от сырости и холодного ветра.

Посмеялись, побалагурили.

- Где работно, там и густо, а в бездельном дому пусто, - проворчал, почесав затылок, резчик по камню дядя Федор. - Чего ради нагнали сюда народищу!.. Э-эх, приказные мудрецы! О нас плохо думают.

- Верно, дедушка, ихово то дело... Нас вот из Холмогор пригнали, а мы испокон века на Студеном море плаваем... суда водим купецкие, - тяжело вздохнул расстрига-монах, широкоплечий, косматый детина, одетый в сапоги из тюленьей кожи. Имя его - Кирилл Беспрозванный.

- То-то, братцы... Какие мы стройщики! Мы - мореходцы, - поддержал своего товарища холмогорский мужик Ерофей Окунь.

- Прижали нас попусту. И мзда не помогла.

- Што уж! Слыхали, чай: дерет коза лозу, а волк - козу, мужик волка, приказный - мужика, а приказного - черт!

Расхохотались ребята. Понравилось.

- У нас так... - сказал, притоптывая лаптями по размякшему от весеннего солнца косогорью, похожий на ежа псковитянин Ермилка - малого роста, в тулупе наизнанку. - Службу служить, так значит: перво-наперво себе, на-вторых - приятелям удружить... Добро прилипчиво... Воевода в городе, как мышь в коробе. Ежели им быть, так уж без меда не жить... Дудки! Одним словом, спаси, господи, народ, - смеясь перекрестился Ермил, - накорми господ!

Семен Головня, городовой приказчик, прислушавшись к разговору работных людей, насупился:

- Полно вам!.. Чего шумите?

И пошел.

- Ладно, новгородцы! Будем как пучина морская... Молчите! проговорил Кирилл Беспрозванный. - Я вот побил игумна, и за то расстригли... Пьяный был я... Во хмелю несговорчив. Да и вольный я человек, морской... Простор люблю... В келье скушно стало мне...

В хмурой задумчивости еще теснее столпились вокруг костра.

- Ишь, земля-то за зиму как промерзла, - покачал головою Окунь. Словно у нас в Холмогорах.

- Земля не промерзнет, то и соку в ней не будет!.. - оглянувшись в сторону городового приказчика, громко сказал дядя Федор и тихо добавил: Прорва, сукин сын!

- А сколько их, господи! - заохал скорбно Ермилка.

- И что держат народ? Не понять, не разгадать, да и разгадавши, не узнать!

- В том оно и дело: гнали, - мол, батюшка царь приказал торопиться, не мешкать... А пригнали - и ни туды, и ни сюды... Топчемся по вся дни на Сивцевом Вражке. А для ча - неведомо.

Подошедший к костру Афанасий Нефедьев, сделав страшные глаза, сказал тихо:

- Будто, боярина какого-то ждут... А вот, бишь, он и не едет. Э-эх, Москва, Москва! Вот и вспомнишь батюшку-Новгород.

- Истинно! - отрезали новгородцы. - Вспомянешь.

- А мы Студеное наше морюшко все с Кириллом поминаем... Э-эх, душа истосковалась по родным местам!.. - вздохнул Окунь.

- По окияну ходили и так не робели, как тут в Москве, - произнес расстрига. - Окиян нас кормил и поил без отказа, без упреков. Што хошь делай - раздолье!

Пошел хлопьями мокрый снег; ветер, пробегая по лужам, завивал снежок, разрывая огни костров. Кустарники и деревья, почерневшие от сырости, наполнялись глухим рокотом.