Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

- А про Ваську Грязного слыхал?

- Не. Ничего не слыхал.

- Развода с женой добивается... В блуде якобы застал ее с немцем. Да врет, чай! Не такая она, как говорят. Царь на его стороне. Митрополит покойный будто бы согласие перед смертью на то дал... Ни в чем царю не перечил.

- Митрополит Даниил, разведя великого князя Ивана Васильевича Третьего с его супругою Соломонией, пример тому показал. И грех за многие разводы на Руси падет на покойных митрополитов-иосифлян... Я никогда не допустил бы того. Согрешить заглазно, не ижденув жены, - куда меньший грех!

Беседуя о земных слабостях человечества, осуждая царя за похотливость, покрякивая, бояре взяли свои посохи и, тяжело покачиваясь из стороны в сторону, стали спускаться по скрипучей лестнице в девичью.

В темноте проходной горницы на шею боярина набросилась какая-то женщина...

- Эк ты! Эк тебя разбирает! - самодовольно проворчал Иван Петрович. Фуников! Трогай! Она... Немка... Бешеная... Страсть! Соблазнительница моя! Ну, как? Хорошо? Осязай!

Началась возня.

Немного понадобилось времени, чтобы бес опутал по ногам и рукам обоих.

- Иконы, твари, не забыли ли завесить? - с трудом прошептал набожный Челяднин своей невидимой любовнице.

- С утра завешены, - раздался женский голосок со стороны.

Иван Васильевич велел привести из Судного приказа боярского сына Антона Ситникова для допроса. В рабочей палате царя, кроме Малюты Скуратова, никого не было.

Ситников стал на колени, дрожа от страха. Рыжие волосы на голове всклокочены. Глаза, слезливо молящие о пощаде. Однако толстое с красным носом лицо и тучный живот явно говорили о том, что этот человек и попил и погрешил против казны на своем веку немало.

- Ты ли Антошка Ситников из Судной избы?

- Яз - самый оный Антошка.

Опершись на посох, Иван Васильевич некоторое время пристально вглядывался в лицо боярского сына.

- Не тот ли, что усердствовал своему государю воровским обычаем, обирая невинных людей, безвинно бросая их в тюрьму и не наказывая виновных?

Ситников не в силах был ничего сказать. Его челюсти стучали, язык не ворочался.

- И не ты ли, собака, поперек государева приказа посулы требовал у новгородских каменщиков и жалобу их на приказчиков не принимал?..

- Я-яз! Помилуй, батюшка государь! Век буду о тебе господу богу молиться, - взревел Ситников.

- Так-то ты крестное целование соблюдал, собака!

И, обратившись к Малюте, царь сказал:

- Срубите неверную голову.

Ситников кинулся лобызать царю ноги, моля о пощаде, но Иван Васильевич, оттолкнув его ногой, несколько раз ударил по спине посохом.

Вошли два стрельца и увели Ситникова из палаты.

- Бояре смеются над нами, - сказал Иван Васильевич Малюте. Набрал-де новых себе слуг из боярских детей да из дворян, а они вор на воре. Не обидно ли слушать такое? Ино так и есть. Гляди.

- Новые слуги, батюшка великий государь, не повинны в воровстве явных злодеев, мздоимцев, клятвопреступников, обманувших твое царское доверие, произнес с глубоким поклоном Малюта. - Но и Фуников боярин не без греха... брал из казны деньги попусту. Обманывал тебя.

- Веди другую собаку! - хмуро указал на дверь Иван Васильевич, как бы не слыша слов Малюты.

- Слушаю, батюшка государь.

Малюта втолкнул в палату дворянина, приказчика Семена Головню.

Иван Васильевич, слегка наклонив голову, впился гневным взглядом в лицо вошедшего:

- Не тот ли ты дворянин, коего мне нахваливал Васька Грязной?

- Точно, батюшка государь Иван Васильевич, точно: яз самый оный и есть. Для присмотру к боярину Фуникову яз приставлен... доносительства для.

Лицо царя побагровело, плечи передернулись:

- Смерд ты поганый, а не дворянин!

- Богу за тебя, батюшка государь, молился денно и нощно.

- Не причетники мне надобны, не славославы и не воры, а верные рабы. Пошто хапаешь хлеб и казну на государевом деле?.. Каменщиков, работную чернь объедаешь? Признавайся!

Ударив себя в грудь кулаком, Головня воскликнул:

- Государеву честь защищал! Доношения на врагов царя Василию Григорьевичу подавал.

Иван Васильевич стал бить Головню посохом.

- На себя, собака, зачем не донес? Хапал? Отвечай - хапал? Хапал? Вероломный! Вот тебе! Вот тебе!

- Винюсь, государь... - с рыданиями простонал Головня. - Хапал!

- Руби ему голову и руки! Затем я вас набрал? Чтоб воровали?! грозно крикнул царь.

Оставшись наедине с Малютой, Иван Васильевич сказал:

- Лихоимство распространилось и усилилось повсюду до высшей меры бесстрашия. Что же станет с царем, коли его именем будут прикрывать воровство? Известно ли тебе, Григорий Лукьяныч, что и в Поместном приказе хапают?.. Нечисто дело ведут. Путила Михайлов сам в петлю лезет... Давно я слежу за ним. А в Разряде? Жалуются воинские люди и на Ивана Григорьева, жалуются! Любит мзду. Приказные сторожа и те вымогают... Кто дает деньги, того пускают в приказ, кто не дает - гонят от ворот прочь. А Ваську Грязного побей!.. Наломай ему бока.

- На примете у меня и Фуников, батюшка Иван Васильевич. Кое-кого из бояр и князей еще занес я в смотренные списки...

- Повремени трогать. Терплю. Покуда упреди. Поглядим. Стыдоба! Никоего дела доверить нельзя. Воровство! Расправы неправедные. Насильство и над крестьянством посошным, - якобы государь так приказывает. Судебник наизнанку вывернули. Всякий закон писан с добрым намерением, но воры, крючкотворы изъясняют смысл оного по-своему, как то им на пользу, а государю во вред. Повинуясь жажде обогащения, воры забыли бога и честь. И разбогатев, они все воруют, словно бы по бедности... Уж и не видят, что их окружает избыток. Слепнут, скареды! Им недосуг оглянуться на себя... Горе царству от таких людей. Губить их будем без пощады!

В тишине слышалось тяжелое, прерывистое дыхание царя да тихий благовест за окном у Спаса на Бору.

- Под золотом кудрей и у моих юных слуг появилась порча, разум кое у кого помрачился, боярские повадки замечаю. Задрав нос, гордец незаметно для себя подходит к краю бездны и падает в нее. И никто не пожалеет такого. Сатана с ним! Следи за моими молодцами, Малюта. Шатание вижу, ой, вижу! О себе думают более того, что положено. Утром побил я Вешнякова... Они думают: чем ближе к царю, тем дальше от закона! Не бывать сему.

Малюта улыбнулся.

- К немцу в кабак повадился Вешняков хаживать... Девок портят там молодцы.

Глаза царя застыли в злой неподвижности. Большие страшные глаза.

- К немцу? А потом в мой дворец, в мои покои? После поганого немца! Гони его в баню... собаку!

Иван Васильевич с отвращением плюнул.

- К немцу ходит! К поганому супостату. Не по нраву мне рожа сего нехристя. Червяк!

Успокоившись, царь спросил Малюту, разведал ли он о неправдах, творимых недельщиками*.