Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

Керстен Роде приблизился к поврежденному кораблю. Началась перестрелка из пищалей, закончившаяся абордажем.

Стрельцы баграми притянули судно вплотную к "Ивану Воину" и по доскам хлынули на него. В рукопашной схватке они наголову разбили бешено оборонявшихся пиратов, заставив их сложить оружие.

Близился закат. Ветер утих. Небо, темно-синее на востоке, на западе покраснело. Легкая рябь воды также покрылась отблесками вечерней зари. Стало тихо и мирно на море. Только то, что происходило на кораблях, никак не вязалось с тишиною и миром теплой вечерней зари.

Пиратов повалили, обезоружили, связали. Убитых побросали за борт. Раненых перенесли на свой корабль; пленников также перевели к себе. Два судна пиратов к плаванию были уже непригодны, их подожгли. Третий корабль повели с собою, поставив на нем свою команду и подняв московский вымпел.

Всех захваченных пиратов Керстен объявил во всеуслышание пленниками "его величества великого князя и царя всея Руси Ивана Васильевича". Когда он произносил это, то приказал пленникам стать на колени. Позже, с бичом в руке, он свирепо допрашивал их.

Выпытал: пираты состояли на службе у короля Сигизмунда. Стараясь оправдаться, они клялись, что они не пираты, а "морские сыщики", королевские слуги. Так их назвал сам король. Они обязались захватывать в открытом море все корабли, идущие в русскую Нарву, что и должны выполнять неукоснительно, иначе им самим грозит казнь... Керстен Роде надел на ноги двадцати человек цепи, посадил их на весла, а девятнадцать велел ночью в темноте сбросить в море, "по знакомству". Он знал их и раньше, как природных корсаров. Закованные в цепи сменили русских гребцов. Им было объявлено, что они будут отвезены в Москву для допроса к царю.

Пленные пираты ругали своего атамана. Они говорили, что когда выходили в море, все реи на мачтах покрылись ласточками - это плохой признак для моряка, и корабли при посадке кренило на левую сторону - что тоже дурной признак. К тому же корабли вышли в море тринадцатого числа. Все это предвещало несчастье. Атаман не послушал матросов.

Купцы и другие сидевшие в каютах люди с облегчением вздохнули, появившись снова на палубе. Словно гора с плеч свалилась. Начали толкаться вокруг пленников, около пушек. Андрей строго покрикивал на пушкарей, приказывая им привести в порядок орудия и снаряды. Всех зевак он отогнал от орудий.

- Полно вам, добрые люди. Эка невидаль! Поостерегайтесь. Подале от зелья... Не до вас нам!..

Купцы послушно отступили, осанисто поглаживая бороды.

- Экую задали порку, небу стало жарко, - оправившись после пережитых страхов, весело сказал Тимофеев, потирая от удовольствия руки.

- Ну и бедовые у нас пушкари! А наши-то, поморские атаманы... Недаром их поблагодарил Керстен... В грязь лицом не ударили, - сказал с гордостью старик Твердиков. - Как ловко они овладели третьим-то кораблем.

- Да-а. Притянули Варвару на расправу. Молодцы! - похаживая вокруг охлаждавшего пушку Андрея, приговаривал Юрий Грек. - Мы уж думали - конец света.

Матросы поднимали и укрепляли сбитую пиратами бизань-мачту.

Совин, окруженный группой датчан, беседовал с Керстеном Роде на немецком языке.

После беседы с датчанами он подошел к Андрею и ласково сказал:

- Ну, Чохов, диву дивуются на тебя дацкие люди. Керстен обещает расхвалить тебя самому батюшке царю, таких-де пушкарей он не видывал во всю свою жизнь ни в одном царстве...

Оторвавшись от пушки, Андрей смущенно ответил:

- Полно вам... Найдутся и у нас получше меня.

Сумрак сгущался. Едва заметно в небесной выси проступили бледные звезды. Вспомнилась Андрею Москва. Печатный двор, Охима... Взгрустнулось. Особенно, когда взглянул на звездное небо.

Подошел Мелентий, переплывший в ладье на "Ивана Воина". Обнял Андрея: "Молодец, и на море не дал маху".

- Сердит дядя Микит... - сказал он, кивнув в сторону Керстена Роде, снова поднявшегося на капитанский мостик. - Я бы посадил разбойников на ладью, и плавай, как хочешь... Спасешься - твое счастье, утопнешь - туда тебе и дорога, а он... приказал своим людям утопить. Почитай, два десятка в море сгубил.

- Кабы мы с тобой попали к ним в лапы, пощадили бы они нас?.. Поделом душегубам. В честном бою пожалел бы и я их, а они, разбойники, стерегли нас.

Близилась ночь. Ветра совсем не было. Плыли на веслах. Бизань-мачту снова поставили на место. Толпа датчан вышла на палубу и по приказанию Керстена Роде стала дружно насвистывать в сторону востока, вызывая тем самым ветер...

Один матрос объяснил удивленному Андрею, что таково поверье моряков.

Купцы опустились перед сном на колени, вознося благодарственную молитву за благополучный исход боя с разбойниками, за спасение от грабежа их товаров, за сохранение им жизни и за усердных московских пушкарей.

Море, огромное, пустынное, посеребрили бледные полосы лунного света. Андрей, прислонившись к своей пушке, сел на опустевшей палубе. Глядя на тонкий изогнутый лик луны, впал в грустное раздумье, навеянное этою морскою ночью... Что думать об Охиме? Была, есть и будет его Охима... О себе брало раздумье: что он есть сам, Андрей? Все хвалят его, говорят, будто и за рубежом такого не видывали пушкаря, а дома, в Москве, опять могут быть и плети, и дыба, опять он - холоп, челядин Андрейка... И когда же он станет человеком, который не боится ни батогов, ни пыток?..

- Эй, пушкарь, ты чего не спишь?

Андрей вздрогнул, оглянулся. Около него стоял Совин. Андрей поднялся.

- Садись. Ладно. Не в Москве.

- То-то вот и я думаю, Петр Григорьевич... Здесь, на корабле, да и на море - посвободнее.

Совин присел на пушку.

- Правду говоришь, парень. Морские бури, тать морская - ничто, когда подумаешь о море житейском... То и мы, посольские дьяки, чуем, как уплываем из дома... Государь сказал мне: "Завидую вам - земли и моря видите вы, и тяжесть с плеч ваших роняете за рубежом, воздухом господним дышите по вся места, как птицы вольные в пространстве, а я, ваш владыка, как узник, сижу в Кремле и тяжесть всю держу на плечах своих, и вижу лишь ближних холопов своих, попов, чернецов и стены кремлевские. А править должен так, чтобы мне весь мир был виден и чтоб меня со всех концов земли видели". Выходит, пушкарь, мы счастливее царя.

И почему-то Андрею после этих слов Совина стало как-то сразу легче. Он вспомнил суровое, усталое тогда лицо Ивана Васильевича и тяжело вздохнул. Кто же счастлив?

Совин словно угадал его мысли. Он тихо сказал:

- Всякому свое счастье, а между прочим, ты хороший пушкарь. Проживешь не зря на земле. Родине сослужишь службу. А теперь ложись-ка спать. Утро вечера мудренее.

Он отошел.

Андрей поднялся. Стоявший на вахте датчанин подошел к нему, что-то сказал по-своему, улыбнулся. Андрей тоже ответил ему приветливой улыбкой.