Валентин Костылев - Иван Грозный (Книга 2, Море)

Мачты, реи, канаты снастей, облитые лунным светом, казались причудливой воздушной постройкой, сотканной из хрустальных палочек и нитей. Повеяло от них сказкой на Андрея. Вот-вот прилетит из-за моря жар-птица и сядет на одну из серебряных жердочек, колеблющихся в вышине, и осветит его, Андрейкину, жизнь ярким золотистым светом. Счастье будет!

Ложился на свою постель Андрей, овеянный покоем и верой...

VII

Василий Грязной поскакал из Кремля домой, чтобы "уличить в грехе" Феоктисту Ивановну. Уже подослан в дом один из штаденовских молодчиков с послухами*. "Задумано хитро, - попалась Феоктиста, как кур во щи, раздумывал Грязной. - Конец ее замужней жизни. Не избежать ей теперь иноческой власяницы! Жаль ее, понятно. По совести сказать, честная баба, незлобивая и телесами удобрена, а святости хоть отбавляй... Но..." Василию думалось, что не ему жить с ней. Кроме горя, ей ничего не видать от той жизни. В монастыре такой святоше самое место. Прости ты, господи! Грешно роптать, да только зачем такие непорочные жены родятся? Лучше бы уж им в раю быть, с ангелами, бога славить. А этот "прелюбодей", которого Штаден для нее состряпал, - ловкий, сукин сын! В приказе служит писарем, - лиса и волк - все тут. За перо возьмется - у мужика мошна и борода трясется. Прелюбодей, мздоимец, пьяница и казнокрад. Давно бы ему на виселице быть. Но, если перевешать всех таких, кто же тогда над честными людьми подлости совершать будет? Коли не будет зла, так не будет и добра.

_______________

* В данном случае - свидетелями.

Спасибо поганому немцу. Второго негодяя в дело пустил для пользы его, Василия Грязного.

Несчастная Феоктиста! Пропала! Что поделаешь? Не судьба ей, стало быть, жить с ближним к царю вельможею. Не по себе, матушка, дерево срубила!

Теперь самое время освободиться от нее.

Так думал Грязной.

В Кремле, во всей Москве переполох: изменил первый воевода государев - Курбский! Иван Васильевич объявил себя "в осаде" - никого к себе не допускает, даже царицу и детей. Сам тоже никуда не выходит. Со звездочетами, ведуньями и знахарками совещается. Духовника и того к себе не допускает.

Под шумок ему, Грязному, удобнее разделаться с Феоктистой.

Веселый, возбужденный, приблизился он к своему дому.

Позвав конюха Ерему, отдал ему коня.

На пороге перекрестился; засучил рукава, приготовился прыгнуть на "любовника", разыграть ревность.

Вошел в сени, не выпуская кнута из рук. Тишина. Прошел на носках внутрь дома. Прислушался. Что такое? Сел на скамью: вот-вот выскочит этот дьявол, проклятый писарь, чтобы ему... Удивительная тишина; никогда такой и не бывало.

Посидев немного, Грязной не на шутку всполошился; лицо его покрылось краской; кольнула мысль: "Уж и впрямь не грешат ли?" Затрясся весь, вскочил, рванулся в опочивальню жены с криком:

- Феоктиста! Жена!..

Комната пуста. Гаркнул, что было мочи, на весь дом:

- Феоктиста, где ты?!

Но не только Феоктиста, - никто из дворовых не отозвался, словно все умерли.

"Свят, свят!"

Обошел дом - пустота. Крикнул конюха Ерему. Дрожа от страха, вошел Ерема в дом, бормоча что-то невнятное.

- Говори, свиная харя, где хозяйка?.. Где все люди?

- Не ведаю, батюшка Василь Григорьич!..

Встал на колени.

- Как же это ты не ведаешь?!

- Коней водил на реку... Вернулся - никого нет.

- Приходил ли кто тут?

- Приходили какие-то мужики... Посидели, ушли.

- Кто приходил?

- Не ведаю!

Грязной с размаху хлестнул Ерему кнутом.

- Вот тебе, дурень! Вот тебе!

На весь дом заревел Ерема, почесывая спину.

- Молчи, боров! Убирайся!..

Ерема исчез.

Грязной стал обшаривать все уголки в доме, полез и на чердак. Там нашел притаившуюся в темноте старушку-ключницу Авдотью.

- Ты чего, старая ведьма, от хозяина прячешься? Иль с домовым грешить потянуло? Где хозяйка?

- Не ведаю, батюшка Василь Григорьевич!.. Уволь, миленький, добренький! Батюшке твоему служила верно, матушке твоей служила праведно... тебе, батюшке, и Феоктисте Ивановне, матушке...

- Служила верно... Служила праведно! - передразнил ее Грязной. Лукавая причетница... Говори: где хозяйка? Говори, иль убью! Жить осталось тебе!.. - закричал он, толкнув старуху ногой.

- Батюшка, родной мой!.. Как перед господом богом, покаюсь тебе: приходили тут двое каких-то и увели твою супругу, нашу матушку Феоктисту Ивановну...

- Охотою пошла? - прошипел Грязной.

- С охотою, батюшка, с охотою... Слепая я, запорошило мне глазыньки, не видела кто, а слышала, будто согласилась Феоктистушка, а ее ласкали, лобызали... Слышала... не скрою.

- Лобызалась... она? Сама она?! - закричал не своим голосом Грязной.

- Лобызалась, батюшка, лобызалась!.. Грех скрывать... Стара я, не разглядела... Очи мои, говорю, запорошило, батюшка.

Василий Грязной сломя голову бросился по лестнице вниз в дом. Никогда в жизни не испытывал он такой жгучей обиды и тоски. Не хотелось и глядеть на пустые комнаты. Вот так Феоктиста! Ужели она решилась?..

Сам того не замечая, он начал с ревностью вспоминать: какие мужчины ходили к нему в дом и на кого она посматривала. Всех перебрал, всех вспомнил... а потом стал себя успокаивать: "Не может того быть - не такова Феоктиста: решиться на это!.."

Обтер выступивший на лице пот, вздохнул.

Да... трудно примириться с такою обидою. Ведь дорога не Феоктиста, дорога - честь, честь добродетельного дома, честь важного государева слуги.

Но что же не идет этот образина - Штаден? Непонятно.

- Ерема! Дуралей! - исступленно, во все горло крикнул Грязной. Коня!

Растрепанный, заплаканный, робко выглянул из-за двери конюх.

- Чего поводишь бельмами? Коня!

Ерема скрылся.

Опрометью выбежал из дома Василий Грязной, вскочил на коня и помчался к Штадену.

В голове одно, жгучее, мучительное, вытеснившее все мысли: "Куда делась жена?"

Мелькали церкви, дома, деревья, люди, собаки... Ничего не замечал и не хотел замечать Грязной. Он горел весь, как в огне.

Штаден только что закрыл корчму, мечтая о свидании с Гертрудой. Втихомолку он продолжал ухаживать за ней. Гертруда от скуки не прочь была разыграть влюбленную.

Выйдя за изгородь, он вдруг увидел в клубах пыли скачущего прямо на него верхового. Ба! Сам Василий Григорьевич. Милости просим.

Грязной спрыгнул с коня, выхватил из ножен кинжал и направил его прямо в грудь немцу:

- Отвечай, немецкая образина! Отвечай!.. - задыхаясь от злобы, прошипел Грязной. - Где моя жена?!

Штаден в страхе отскочил от него.

- Ума лишился!.. Ума... лишился!.. Уйди!..

- Говори, супостат! Где жена? Убью, как собаку!

- Почему немец должен знать, где чужие жены?

- Где твой "любовник"? Где этот вор проклятый? Я его зарежу!.. Убью!..

- Опомнись, Василь Григорьич...

- Обманщики, воры, сволочи!.. - продолжал, размахивая кинжалом, кричать Грязной.