Алексей Павлюков - Ежов. Биография

Как уже упоминалось ранее, в ходе допроса 19 июня 1939 года из Ежова были выбиты показания, согласно которым Анатолий и Виктор разделяли его антисоветские взгляды и даже сочувствовали его террористическим настроениям. После этого за племянников взялись всерьез. Первым удалось сломить Анатолия. Он не только «признался» в том, что знал о террористических намерениях Ежова, но и сообщил, что готов был вместе с братом Виктором оказывать всяческое содействие в осуществлении этих преступных замыслов.

После очной ставки с Анатолием вынужден был сдаться и Виктор. В конце января 1940 года оба они предстали перед Военной коллегией Верховного Суда СССР и были приговорены к расстрелу. Так что, когда Ежов в своем последнем слове на суде просил пощадить его ни в чем не повинных племянников, двоих из них уже не было в живых.

Что касается Сергея, то он не был особенно близок к Ежову и потому пострадал меньше своих братьев. Постановлением Особого совещания при НКВД от 23 октября 1939 г. его как социально-опасного элемента приговорили к восьми годам исправительно-трудовых лагерей.

22 мая 1946 г., по истечении срока заключения, он был освобожден, однако 26 января 1952 г. на тех же, что и прежде, основаниях постановлением Особого совещания при МГБ СССР отправлен в ссылку сроком на пять лет. В конце мая 1953 г. в соответствии с объявленной в то время амнистией, его освободили уже окончательно, а три года спустя реабилитировали.

Еще одной жертвой своего родства с Ежовым стал его младший брат Иван. До 1906 года они жили вместе в Мариамполе, затем Ежов переехал в Петербург, а в 1913 году туда перебрался и Иван. Однако в северной столице отношения между братьями не сложились. Иван, связавшийся с известной петербургской шайкой хулиганов «Порт-Артур», не упускал случая поколотить при редких встречах и своего более слабого брата. Однажды в компании собутыльников он избил его на улице, в другой раз, встретив Ежова на квартире сестры Евдокии, снова избил, использовав оказавшуюся под рукой мандолину. Этих случаев Ежов так и не смог ему простить, и в дальнейшем ни о каких родственных отношениях между ними уже не могло быть и речи.

Впервые после долгого перерыва они снова встретились лишь в 1930 году, когда Иван переехал в Москву и, навещая время от времени мать, жившую с Ежовым, виделся также и с братом.

Окончательный разрыв произошел в 1933 году, когда Иван, встретив на квартире Ежова его приятеля, заместителя председателя правления Госбанка СССР Л. Е. Марьясина, поругался и подрался с ним, обвинив в задержках выплаты зарплаты рабочим.

Став наркомом внутренних дел, Ежов начал получать сообщения о том, что, попадая в милицию после пьяных скандалов, Иван сразу же представлялся братом наркома, в результате чего его обычно тут же отпускали. Не в меру словоохотливого родственника необходимо было как-то приструнить, и Ежов поручает заместителю начальника Оперативного отдела ГУГБ НКВД З. И. Воловичу заняться этим вопросом. Волович вызвал Ивана к себе, отругал за компрометацию наркома и распорядился устроить его на хозяйственную работу в отдел, чтобы он все время был на виду. В должности коменданта некоторых принадлежащих НКВД зданий Иван проработал до октября 1938 г., после чего был уволен за пьянство.

Взяли его спустя две недели после ареста Ежова. В ходе продолжавшегося десять месяцев следствия Иван был обвинен в шпионаже и подготовке теракта против Сталина и расстрелян в один день с племянниками Ежова — 21 января 1940 года.

Самой младшей из пострадавших родственников Ежова была его приемная дочь Наталья, которой шел в ту пору седьмой год. После ареста отца она была отправлена в детский дом, где ее громкую фамилию заменили на фамилию приемной матери — Хаютина, оставив прежнее отчество — Николаевна.

В дальнейшем, по окончании средней школы и ремесленного училища, она проработала около четырех лет на часовом заводе в Пензе, после чего поступила в музыкальное училище. В 1958 году окончила его, получив диплом культпросветработника, и была по распределению направлена в Магаданскую область, где с тех пор и проживала.

О том, что Ежова репрессировали, ей было, конечно, известно, но в чем он провинился, оставалось тайной.

До конца 50-х гг. возможности узнать что-либо о Ежове не было не только у Натальи Хаютиной, но и у всех остальных советских граждан. После 10 апреля 1939 года его фамилия исчезла со страниц прессы, хотя и к этому времени ее можно было встретить лишь в ведомственной газете «Водный транспорт». В центральных газетах Ежов последний раз был упомянут 22 января 1939 года, когда перечислялись руководители партии и правительства, присутствовавшие на траурном заседании, посвященном 15-й годовщине со дня смерти Ленина.

Начиная с апреля 1939 года имя Ежова постепенно изымается из названий предприятий, организаций и населенных пунктов, которым оно в свое время было присвоено [128] Именем Ежова были названы: административный центр Черкесской автономной области (г. Ежово-Черкесск), районы в Архангельской, Омской, ЧкаловскоЙ и некоторых других областях, Рубежанский химкомбинат, стадион «Динамо» в Киеве, Школа усовершенствования командного состава пограничных и внутренних войск НКВД и т. д. , и несколько месяцев спустя уже ничто не напоминало о человеке, который до недавнего времени был известен как один из самых близких и верных соратников Сталина.

Впервые после длительного перерыва имя Ежова прозвучало в знаменитом докладе Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях», с которым он выступил в феврале 1956 года на закрытом заседании XX съезда КПСС. Однако прошло еще несколько лет, прежде чем тема сталинских репрессий проникла на страницы печати, и информация о деяниях Ежова стала достоянием широкой общественности.

Вот тогда-то Наталья Хаютина и узнала, наконец, что нежный и заботливый отец, каким остался Ежов в ее детских воспоминаниях, в своей служебной деятельности проявлял совсем другие качества, благодаря которым вошел в историю страны как человек, виновный в гибели огромного числа ни в чем не повинных соотечественников.

В конце 60-х гг., в период брежневского «застоя», тема репрессий становится запретной, имя Ежова исчезает из общественного сознания на очередные два десятка лет и вновь появляется на страницах печати только в 1987 году, в разгар горбачевской перестройки. С этого времени история сталинских преступлений начинает изучаться более углубленно, публикуется множество ранее не известных документов из партийных и государственных архивов, в том числе и некоторые материалы следствия и суда над Ежовым.

Как уже говорилось, Ежову инкриминировались измена Родине в форме шпионажа, создание заговорщицкой контрреволюционной организации в НКВД, вредительство, подготовка терактов против руководителей партии и правительства и т. д. Полвека спустя несостоятельность такого рода обвинений была вполне очевидной, поэтому в 1995 году один из историков, указав в письме к Н. Н. Хаютиной на это обстоятельство, посоветовал обратиться в прокуратуру с ходатайством о реабилитации ее приемного отца.