Алексей Павлюков - Ежов. Биография

Вечером 1 декабря 1934 года Киров должен был выступать на собрании партактива во дворце им. Урицкого с докладом об итогах состоявшегося накануне пленума ЦК ВКП(б). Перед тем, как отправиться туда, он решил заехать в Смольный, где в этот день в обкоме партии обсуждался план мероприятий по отмене карточной системы. В это же время в Смольном оказался и Николаев, пытавшийся получить здесь пригласительный билет на вечернее собрание партактива. Бродя по коридорам, он вдруг увидел идущего навстречу Кирова, позади которого никого не было видно (Киров не любил, когда охранники находились слишком близко, и просил не попадаться на глаза). Пропустив Кирова, Николаев повернулся и пошел за ним, затем подбежал на несколько шагов и, выхватив на бегу револьвер, выстрелил ему в затылок. Увидев выскакивающих в коридор людей, он торопливо выстрелил в себя, но промахнулся и, потеряв сознание, свалился на пол рядом с телом убитого им Кирова.

Первоначально в Москве, по-видимому, решили, что убийство Кирова — дело рук заброшенных из-за границы белогвардейцев, время от времени проникавших в страну с диверсионными или террористическими целями. Вскоре после поступившего из Ленинграда сообщения туда позвонили сначала нарком внутренних дел Г. Г. Ягода, а затем и сам Сталин, интересуясь, во что был одет убийца и не обнаружены ли при нем вещи иностранного происхождения {111} 111 Аргументы и факты. 1989. № 6. С. 5 .

Прибыв в Ленинград, Сталин принял личное участие в допросе Николаева, пообещав сохранить ему жизнь, если тот выдаст соучастников преступления. Разъяснения Николаева, что он действовал в одиночку, были отвергнуты сразу же. По представлениям того времени, активно насаждавшимся, в том числе и самим Сталиным, за всеми враждебными действиями против партии и государства обязательно должна была стоять какая-то организация, действующая либо по инициативе внутренних контрреволюционных сил, либо по указке из-за рубежа. В правительственном сообщении о смерти Кирова, опубликованном 2 декабря 1934 г., т. е. еще до начала какого-либо расследования, так прямо и говорилось: погиб «от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса». Кроме того, и по политическим соображениям признать, что убийство совершено коммунистом в знак протеста против бездушного отношения к нему со стороны партийного руководства, было совершенно невозможно. Поэтому с первых же часов расследования Сталин сориентировал своих подчиненных на поиск тех, кто стоял за спиной Николаева:

«Убийство Кирова, — заявил он на второй день пребывания в Ленинграде, — это дело рук организации, но какой организации, сейчас сказать трудно» {112} 112 Реабилитация. Как это было. Т. 3. М. 2004. С. 482. .

Еще до отъезда Сталина в Москву у следствия появилась зацепка, которая, казалось бы, могла привести к ответу на этот вопрос. 2 декабря 1934 года Ежову доложили о некой М. Н. Волковой, которая еще в августе-сентябре сообщала о существовании в Ленинграде подпольной контрреволюционной группы, готовящей свержение советской власти. В частности, один из членов этой организации будто бы заявил в ее присутствии, говоря о другом заговорщике, якобы находившемся в тот момент в гостях у Кирова: «Сейчас Киров его угощает, а потом он его угостит» {113} 113 Там же. С. 474. . По мнению Волковой, эти слова свидетельствовали о подготовке покушения на жизнь лидера ленинградских коммунистов.

Однако в ходе проведенной в сентябре 1934 года всесторонней проверки никакие из сообщенных Волковой «фактов» подтверждения не получили, и сама она вынуждена была в конце концов признаться, что оговорила указанных ею лиц. Было возбуждено уголовное дело по обвинению в подаче заведомо ложного заявления в органы следствия, однако, поскольку многое в поведении Волковой наводило на мысль о ее психическом нездоровье, решено было подвергнуть ее медицинскому освидетельствованию. Врачебная экспертиза признала Волкову страдающей «систематическим бредом преследования», и 28 октября 1934 г. она была помещена в психиатрическую больницу, где с тех пор и находилась.

Ежов доложил о Волковой Сталину, и тот пожелал встретиться с ней лично. Доставленную из больницы Волкову провели к вождю, и в ходе состоявшейся беседы ее сообщения были признаны достоверными. За их игнорирование были арестованы пять сотрудников ленинградского УНКВД, а также 26 человек, об антисоветской деятельности которых она доносила (в дальнейшем их число выросло до 63 человек) [28] И позднее Волкова в своих многочисленных обращениях в партийные и государственные органы постоянно кого-то обвиняла в контрреволюционных преступлениях, но поскольку сигналы при проверке не подтверждались, в 1940 г. ее обследовала еще одна комиссия экспертов, которая пришла к выводу о «параноидальном развитии личности». Однако вновь направить ее в психиатрическую больницу в тот раз никто уже не решился. .

А тем временем Николаев продолжал рассказывать на допросах о том, как и почему он совершил убийство Кирова, но ничто в этих рассказах не давало выхода ни на какую контрреволюционную организацию, стоящую за его спиной. Николаев утверждал, что соучастников у него не было и никого в свой план он не посвящал, а рассматривал убийство Кирова как политический акт, имеющий целью обратить внимание партии на бездушно-бюрократическое отношение к простому человеку. Вспоминая об этих днях, Я. С. Агранов два месяца спустя рассказывал на совещании руководящего состава НКВД:

«Николаев вначале был охвачен экстазом исполненной исторической миссии, сравнивал себя с Желябовым и Радищевым» {114} 114 Там же. С. 465. .

В одной камере с Николаевым постоянно находились сотрудники НКВД, получившие указание фиксировать все его высказывания. 4 декабря один из них, А. И. Кацафа, сообщил в своем рапорте, что Николаев во сне якобы произнёс:

«Если арестуют Котолынова, беспокоиться не надо, он человек волевой, а вот если арестуют Шатского — это мелюзга, он все выдаст…» {115} 115 Труд. 1990. 25 ноября.

В начале 20-х годов Николаев некоторое время работал управделами Выборгского райкома комсомола в Ленинграде. И. И. Котолынов был в это время ответственным секретарем того же райкома, а Н. Н. Шатский — одним из его членов. За принадлежность к оппозиции оба они в дальнейшем исключались из партии, но Котолынов был позднее в ней восстановлен, а Шатский — нет. С Николаевым они с тех пор практически не виделись. Правда, в августе 1934 г. Николаев случайно встретил Шатского на улице, в разговоре тот жаловался на свое тяжелое материальное положение и оторванность от партии.

Неизвестно, что приснилось Николаеву и действительно ли он произнес во сне эти странные слова, но за них ухватились. И хотя допрошенный наутро Николаев отверг попытки следователей приписать Котолынову и Шатскому роль его сообщников, за эту ниточку решили потянуть. В тот же день руководивший следствием первый заместитель наркома внутренних дел СССР Я. С. Агранов телеграфировал Сталину: