Алексей Павлюков - Ежов. Биография

«Хочу добавить. На очной ставке Котолынов и Шатский отрицали участие в подготовке организации террористического акта над тов. Кировым, но я хочу признаться перед судом, а на следствии я этого не указал, о том, что подтверждением только может служить скрытый мною сундук, забитый обручем, в сарае у матери с документами, который находится в дровах» {128} 128 РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 128. Л. 12. .

«Там целый архив, что ли?» — спросил озадаченный Ульрих. Николаев подтвердил.

Процесс грозил сорваться, не начавшись, но тут, ко всеобщему облегчению, выяснилось, что хранящиеся в сундуке бумаги относятся к периоду 1924–1932 гг. и, следовательно, никакого отношения к убийству Кирова не имеют.

Примерно в таком ключе разговор продолжался и дальше, и причины, по которым судьи пожелали общаться с Николаевым наедине, становились вполне очевидными. Услышав его отказ от ранее данных показаний (а такой вариант, видимо, не исключался), а также его нелепые заявления в ходе судебного заседания, остальные подсудимые могли понять, на каком зыбком фундаменте построено все обвинение, и отказаться даже от тех минимальных признаний, которые были сделаны ими на предварительном следствии.

В конце допроса Ульрих поинтересовался, не собирались ли члены террористической организации бежать за границу после того, как сделают свое черное дело. Николаеву было что сказать и по этому поводу:

«На следствии этот момент как будто упустили, но при первом варианте обсуждения совершения террористического акта, на одном из углов Петроградской стороны имеется большое удобство — кусты и площадь. У нас безусловно была мысль о том, чтобы выстрелить и спрятаться в кусты и дальше дать ход делу» {129} 129 Там же. Л. 35. .

Побеседовав с главным обвиняемым еще минут пять, Ульрих объявил перерыв, после чего в зал заседания начали поочередно вызывать и других подсудимых. Все они подтвердили свои показания на предварительном следствии, взяли на себя моральную и политическую ответственность за случившееся, но заявили, что никакого участия в подготовке убийства Кирова не принимали. При этом И. И. Котолынов указал, что об ответственности за совершенное преступление он заявил, приняв на веру слова следователей о том, что Николаев, с которым он практически не встречался на протяжении последних десяти лет, являлся членом зиновьевской организации: «Я писал потому, что мне заявили, что он состоял членом организации. Иначе мне следствие говорило, что «ты не разоружился», но так как я решил разоружиться до конца…» {130} 130 Там же. Л. 77.

О том же говорили подсудимые А. И. Толмазов и С. О. Мандельштам. У последнего состоялся при этом такой диалог с председателем суда:

« Председатель : В вашем показании от 19 декабря имеется следующая мысль: «Вся работа нашей группы была направлена против Сталина и партийного руководства…» Вы это подтверждаете?

Мандельштам : Я не помню, чтобы я записывал свои показания именно в такой форме… Я… 19-го декабря был в таком состоянии, что мог это дело подписать, даже не вдумываясь и не вчитываясь в протокол.

Председатель : Николаев был членом организации. Подтверждаете вы это?

Мандельштам : На основе тех… материалов, которые мне были предъявлены, я должен был сделать этот вывод.

Председатель : Что значит — должны были сделать этот вывод? Он был членом вашей организации или не был?

Мандельштам : Я этого точно сам не знаю.

Председатель : Сегодня не знаете, а 19-го знали?

Мандельштам : Я знал на основе тех материалов следствия, и, если материалы правильны…

Председатель : О каких материалах идет речь?

Мандельштам : Мне было предъявлено несколько выдержек из показаний подсудимых, где было сказано… что Николаев являлся одним из бывших оппозиционеров, тесно связанных с Котолыновым. Несколько этих выдержек мне не позволили отрицать того факта, что он состоял членом нашей организации» {131} 131 Там же. Лл. 153, 155–157. .

После того, как все подсудимые были допрошены, им была предоставлена возможность произнести последние слова. Все они были написаны заранее, скорее всего при активном участии следователей, и представляли собой явный контраст с тем, что и как те же подсудимые только что говорили в ходе судебного заседания. Почти все они проклинали тот день, когда примкнули к оппозиции, просили дать им возможность искупить свою вину перед партией и рабочим классом («на самой тяжелой физической работе, в концлагерях по капельке отдать свою жизнь» — из последнего слова В. И. Звездова). С. О. Мандельштам, который только что в суде признавался, что даже не знает, был ли Николаев членом их организации или нет, предложил всем подсудимым подняться на позицию советской власти, на позицию пролетарского суда и сказать: «Никакой пощады, расстрелять всех до одного».

«Справедливым ответом… пролетарского суда, ответом, которому будет аплодировать весь ленинградский пролетариат и те, кто найдут в себе мужество из подсудимых, хотя речь касается их лично, — единодушным ответом может быть расстрел всех без исключения». Для себя Мандельштам просил только одного: «Я старый боец, мне тяжело умирать как собаке, поэтому прошу вас, товарищи, разрешите мне принять этот выстрел в грудь, а не в затылок, как принимают обычно» {132} 132 Там же. Л. 204. .

Один только Н. Н. Шатский ни в чем виновным себя не признал, никого не проклинал, сказав лишь, что для него всегда главным было честное, серьезное отношение к труду и энергичная борьба на пользу рабочему классу, на пользу революции.

Выслушав все это, суд удалился на совещание и по возвращении объявил приговор — расстрел для всех четырнадцати обвиняемых. Соответствующие указания были получены от Сталина еще за три дня до начала судебного заседания.

Так Ежов впервые в своей жизни оказался причастен к убийству ни в чем не повинных людей, и следует признать, что это первое серьезное испытание на прочность он выдержал вполне успешно.

После завершения расследования убийства Кирова Ежов еще на некоторое время задержался в Ленинграде. Сюда привезли арестованных в Москве Г. Е. Зиновьева, Л. Б. Каменева и группу их единомышленников, из которых, в соответствии с замыслом Сталина, нужно было сконструировать «московский центр» контрреволюционной организации, по поручению которого якобы и было осуществлено (силами ленинградского «филиала») убийство Кирова. После всех следственных ухищрений обвиняемым смогли вменить лишь политическую ответственность за совершенное преступление, и на состоявшемся 15–16 января 1935 г. заседании Военной коллегии Верховного Суда они были приговорены к различным срокам тюремного заключения (Каменев и Зиновьев — соответственно к пяти и десяти годам).