Алексей Павлюков - Ежов. Биография

Из дальнейших пояснений Ежова стало ясно, что бывшие лидеры правой оппозиции, не ограничиваясь чисто теоретическими симпатиями к террору, как к способу борьбы за власть, поощряли создание среди своих единомышленников боевых групп, занятых подготовкой покушений на жизнь руководителей партии.

Слушая Ежова, Бухарин, наверное, не раз поражался тому, насколько ошибочными были его представления об этом человеке. В прежние времена их отношения были вполне дружескими. Бухарин, вспоминала впоследствии его жена А. М. Ларина, считал, что, хотя Ежов, конечно, человек малоинтеллигентный и, как всякий аппаратчик, заискивает перед Сталиным, но сам по себе — человек честный, искренне преданный партии, с доброй душой и чистой совестью {215} 215 Ларина А. М. Незабываемое. М., 1989. С. 229 .

Пару раз Ларина была свидетелем личной встречи Бухарина и Ежова. «Оба раза, — пишет она, — я шла вместе с Бухариным по Кремлю. Заметив Бухарина еще издали, Ежов быстрыми шагами направлялся навстречу. Его серо-голубые глаза казались действительно добрыми, лицо расплывалось в широкой улыбке, обнажавшей ряд гниловатых зубов:

«Здорово, тезка, как живешь?» — приветствовал он Бухарина, крепко пожимая его руку. Затем, перекинувшись несколькими фразами, мне не запомнившимися, оба Николая Ивановича… расходились в разные стороны» {216} 216 Там же. С. 270. .

В феврале 1936 года Сталин направил Бухарина за границу для покупки архива Маркса и Энгельса. В начале апреля, соскучившись по жене, находившейся в это время на последнем месяце беременности, Бухарин позвонил из Парижа в Москву Ежову и попросил посодействовать ее приезду к нему. Ежов, являвшийся, помимо прочего, еще и председателем комиссии по заграничным командировкам, обещал это устроить. Вскоре он позвонил Лариной. «Пойди в Наркоминдел, — сказал он, — оформи визу для поездки в Париж, твой влюбленный муж соскучился, он жить без молодой жены не может» {217} 217 Там же. С. 248. .

Вульгарность тона, вспоминает Ларина, неприятно удивила ее, он не вязался с теми отношениями, которые существовали между ними, однако в целом, как ей показалось, Ежов сообщил о разрешении ехать в Париж вполне доброжелательно.

Когда в конце сентября 1936 г. Ежова назначили наркомом внутренних дел вместо Ягоды, Бухарин встретил это известие с удовлетворением, сказав жене, что, по его мнению, Ежов не способен на фальсификацию.

Теперь перед Бухариным предстал Ежов, которого он еще не знал. Сообщаемые им сведения настолько потрясли Бухарина, что в один из моментов он, если верить Лариной, не выдержал и закричал: «Молчать!» {218} 218 Там же. С. 315.

Но остановить Ежова это, конечно, не могло.

После доклада Ежова в прениях выступили Л. М. Каганович и В. М. Молотов, которые развили обвинения Ежова, снабдив их дополнительными подробностями и собственными комментариями. Дали слово и Бухарину с Рыковым. Ошеломленные обрушившейся на них лавиной измышлений, не имея на руках никаких документов с показаниями в их адрес, они попытались на запомнившихся примерах опровергнуть некоторые из предъявленных обвинений. Бухарин поклялся «последним вздохом Владимира Ильича», что во всем рассказанном Ежовым нет ни слова правды, и потребовал проведения очной ставки с оклеветавшими его лицами.

Дело происходило в пятницу, следующее заседание пленума было намечено на понедельник, 7 декабря, и всю субботу и воскресенье. Ежов занимался подготовкой подследственных к очной ставке. Хотя Сталин и сказал — в одной из реплик на выступление Бухарина, что против того имеется тысяча показаний, но в действительности конкретных обвинений было не так уж много, да и те в оставшееся время надо было как следует подработать. В конечном итоге решено было выставить против Бухарина трех обвинителей: Е. Ф. Куликова — бывшего участника правой оппозиции, порвавшего связи с Бухариным в 1929 г. и только раз после этого, в 1931 г., видевшегося с ним во время случайной встречи на улице; Л. С. Сосновского, о котором уже говорилось выше, и, наконец, Ю. Л. Пятакова — главное действующее лицо так называемого «запасного (параллельного) троцкистского центра». Наиболее важным из этих — трех свидетелей был Куликов, от которого в самый последний день — 6 декабря удалось добиться «признания» в том, что при встрече в 1931 году Бухарин дал ему поручение убить Сталина.

Готовился к следующему заседанию пленума и Бухарин. Обобщив по памяти выдвинутые против него обвинения, он написал аргументированное опровержение, которое попросил раздать всем членам и кандидатам в члены ЦК и приобщить к стенограмме пленума.

Днем 7 декабря в присутствии членов Политбюро состоялась очная ставка Бухарина и Рыкова с Куликовым, Сосновским и Пятаковым. Первым пригласили Куликова. Он сообщил, что во время их встречи весной 1931 г. Бухарин будто бы заявил ему: «…Сталин сам не уйдет, его надо убрать» {219} 219 Вопросы истории. 2002. № 3. С.6 . Однако в последующие годы они не встречались, и данная информация выглядела несколько устаревшей.

Второй свидетель, Л. С. СосновскиЙ, рассказал, что знает, со слов К. Б. Радека, об участии Бухарина в деятельности контрреволюционной организации, что самого его после возвращения в 1934 г. из ссылки Бухарин устроил на работу в редакцию «Известий», всячески поддерживал, направлял и, в частности, рекомендовал, по возможности, вставлять в публикуемые им статьи имя Сталина. «Всеми этими искусственными способами, — заявил Сосновский, — он хотел, чтобы я добился уважения и меня сочли за иного человека. Что это означает, как не фальшивую, искусственную дипломатию, умение влезать в доверие к партии, а за спиной делать другое?» {220} 220 Там же. С. 26–27.

Допрошенный последним Ю. Л. Пятаков показал, что говорил с Бухариным о якобы полученных в 1932 году в Берлине директивах Троцкого, касающихся необходимости перехода к тактике террора против руководства партии, и что Бухарин не выразил никакого особенного удивления, из чего Пятаков будто бы сделал тогда вывод, что ему это уже известно из других источников. Однако, по словам Пятакова, никаких организационных вопросов контрреволюционного характера он с Бухариным никогда не обсуждал.

Это был если не провал, то что-то близкое к нему, и Сталину, докладывавшему вечером того же дня на пленуме о проведенной очной ставке, пришлось признать, что высказанные на ней обвинения нуждаются в дополнительной проверке и что ни в одном из заявлений подследственных не было указаний на связь Бухарина и Рыкова с какой-либо террористической группой. Чтобы как-то сгладить конфуз, Сталин заявил, что необходимо устроить очную ставку еще с пятью-шестью арестованными, также давшими показания на Бухарина. «Эти трое меньше оговаривали, с которыми мы сегодня разговаривали» {221} 221 Вопросы истории. 1995. № 1. С. 18. , — сказал он, оставив присутствующих в недоумении, зачем было устраивать очную ставку с теми, кто «меньше оговаривал», если есть более серьезные свидетели. В заключение Сталин сказал: