Юлиус Белох - Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Не звучит ли в этих словах Исократа пророческое пред­видение будущего? Правда, объединить Грецию было не так легко, как ему казалось; еще много крови будет пролито, прежде чем удастся сломить сопротивление партикуляризма, и ни Исократ, ни сам Филипп не увидят полного осуществ­ления тех идеалов, которым они посвятили свою жизнь, один как полководец и политик, другой как оратор и публи­цист. Роль, которую Исократ, простой афинский интеллекту­ал, играл рядом с могущественным царем, была с внешней стороны, разумеется, очень скромна; но это не умаляет в наших глазах значения его деятельности для торжества той идеи, которой они оба служили. В то время риторика была в Греции крупной силой, и Исократ был самым прославлен­ным из преподавателей риторики. Его произведения чита­лись от одного конца греческого мира до другого; а к влия­нию литературному присоединялось еще личное влияние на целый ряд даровитейших юношей, которые отовсюду стека­лись в Афины к стопам знаменитого учителя и которые позднее сделались духовными вождями нации. Голос такого человека влиял на общественное мнение, как ничей другой, и если Филиппу удалось объединить Элладу, если Алек­сандр смог открыть далекую Азию для греческой культуры и греческой предприимчивости, то это в значительной степени было заслугой Исократа, который проторил им путь совер­шенно так же, как деятели 1848 г. подготовили почву для объединения Германии.

Но пока внимание Филиппа II было поглощено более неотложными задачами. В Македонии надо было после дол­гой войны многое привести в порядок; прежде всего опять необходимо было усмирить соседние варварские племена на западе и севере, иллирийцев и дарданов. Для защиты погра­ничных областей были основаны колонии; энергично про­должалась постройка флота, начатая еще во время войны. Благодаря блестящему политическому положению, которое Филипп своими победами доставил Македонии, она начала теперь развиваться и в экономическом отношении, и доходы царской казны достигли небывалой высоты.

Еще более дела предстояло в Фессалии. Полномочие, которым Филиппу вручено было верховное начальство про­тив Фокиды, с окончанием Священной войны утратило за­конную силу; теперь победитель был избран пожизненным архонтом Фессалийского союза, что обеспечивало ему руко­водящее влияние во внутренних делах. Сторонники Филип­па в качестве „тетрархов" стали во главе четырех провинций страны, внутренние споры в отдельных городах решались отныне царскими указами, доходы и военные силы союза находились в распоряжении Филиппа; в Феры, где еще живы были воспоминания о блеске эпохи тиранов, был поставлен царский гарнизон. Правда, несмотря на все это, Филипп от­нюдь не был в Фессалии неограниченным властелином или даже только верховным правителем, каким он был в Маке­донии; во всех важных правительственных действиях он за­висел от согласия Союзного собрания, которому принадле­жало и право войны и мира. Притом, звание архонта не было наследственным: по смерти архонта преемник ему каждый раз избирался Фессалийским союзным собранием. Правда, фактически верховная власть над Фессалией отныне и до битвы при Киноскефалах оставалась соединенной с маке­донской короной; но, по крайней мере формально, македон­ские цари всегда соблюдали конституционные права страны, хотя в действительности воля царя мало-помалу приобрела в Фессалии такое же безусловное значение, как в самой Маке­донии.

И к югу от Фермопил Филипп успешно старался рас­пространить свое влияние. Состоятельные классы всюду об­ращали теперь свои взоры к царю; они ожидали от него под­держки своим интересам, какой уже не могла оказывать Спарта. И Филипп оправдал эти надежды. В Элиде незадол­го перед тем была свергнута господствующая олигархия и часть зажиточного класса принуждена была уйти в изгнание; теперь изгнанники с македонской помощью вернулись на родину и олигархия была восстановлена. После этого Элида, разумеется, вступила в тесный союз с Филиппом. Но и демо­кратические государства Пелопоннеса, Аргос, Мегалополь, Мессена, бросились теперь в объятия Филиппа, который один в состоянии был оказывать им действительную помощь против Спарты. Едва ли кому приходило здесь в голову, что царь когда-либо может явиться в Пелопоннес; между тем ему уже теперь воздвигли бронзовую статую в Мегалополе.

Только одного Филиппу не удалось достигнуть, именно того, что было для него наиболее важно: установления доб­рых отношений с Афинами. Мы видели, как Демосфен, ис­кусно пользуясь обстоятельствами, сумел тотчас после за­ключения мира и союза с Филиппом сделать отношения ме­жду обеими державами настолько натянутыми, что война едва не возобновилась, и самому Демосфену пришлось употребить все свое влияние, чтобы удержать народ от не­обдуманного шага (выше, с.361). Но кто мог поручиться, что настроение массы в ближайшую минуту снова не изменится? Поэтому Демосфен должен был позаботиться о том, чтобы не упустить благоприятного момента, пока общественное мнение еще было возбуждено против Филиппа и против тех, кто ратовал за союз с царем.

Эсхин сильно скомпрометировал себя своим донесени­ем о дружественных намерениях Филиппа; ему и должен был достаться первый удар. При рассмотрении отчета по­слов Демосфен возбудил против него обвинение в том, что он, будучи подкуплен Филиппом, изменил интересам Афин. Эсхину грозила страшная опасность, потому что, хотя обви­нитель не мог привести в пользу своего доноса даже тени доказательства, но при господствовавшем теперь в Афинах настроении можно было почти с уверенностью предсказать, что присяжные вынесут обвинительный приговор.

Но Эсхин знал, как отразить удар. Демосфен внес свое обвинение совместно с одним из своих единомышленников, влиятельным политическим деятелем Тимархом из Сфетта, который более тридцати лет подвизался на политическом поприще и занимал всевозможные должности. Когда-то он был красавцем и пользовался большим успехом в обществе, тем более что охотно принимал поклонение своих почитате­лей и был неравнодушен к подаркам. Но человек, который вел такой образ жизни, был по афинскому праву политиче­ски обесчещен, не мог занимать никакой общественной должности, ни выступать перед судом в качестве обвинителя или защитника. И вот Эсхин ответил на обвинение Демос­фена и Тимарха встречным обвинением, в котором доказы­вал, что Тимарх, ввиду своего грязного прошлого, не имеет права защищать перед судом интересы государства, и пото­му подписанное им обвинение недействительно. Пришлось предварительно рассмотреть этот вопрос; процесс против Эсхина был покуда приостановлен, и хотя можно было пред­видеть, что Демосфен во всяком случае проведет свое обви­нение, но и выигрыш во времени был уже важным шансом.