Юлиус Белох - Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

В Таренте эти неожиданные успехи его союзника нача­ли, наконец, возбуждать сильную тревогу. Со стороны ново­го владыки Нижней Италии свободе Тарента грозила гораздо большая опасность, чем когда-либо со стороны луканцев и мессапов. После опытов последнего полу столетия каждому мыслящему человеку должно было быть ясно, что только военная монархия может послужить для италийских греков надежным оплотом против нападений воинственных племен изнутри страны; но грек искони видел в городской автоно­мии высшее благо, и Тарент чувствовал себя слишком силь­ным, чтобы добровольно отказаться от нее. Вследствие этого он решил расторгнуть свой союз с Александром; таким об­разом, и здесь началась та пагубная борьба между республи­канским партикуляризмом и монархией, носительницей идеи объединения, — борьба, которая в конце концов повергла Грецию к ногам Рима.

Александр был достаточно силен, чтобы не бояться этой борьбы; притом, уклонись он от нее, ему пришлось бы про­ститься со всем, что дали ему его победы. В союзниках у него не было недостатка. Второстепенные греко-италийские города, как Фурии и Метапонтий, были непоколебимо верны ему, ибо хорошо понимали, что собственными силами они не в состоянии обороняться против своих италийских сосе­дей и что от Тарента им нечего ждать сколько-нибудь дея­тельной помощи. На первых порах прежнее счастье остава­лось верным Александру. Он завоевал тарентскую колонию Гераклею; Союзное собрание италийских греков, собирав­шееся до тех пор в Гераклее, было переведено в Фурии. Но пока греки были заняты междоусобной войною, италийские племена начали отпадать от Александра. Он занял против них позицию при Пандосии в долине Крафиса повыше Фу­рий; здесь на него напали луканцы и бруттийцы, и во время битвы он был сзади сражен одним луканским изгнанником, который служил в его войске (зимою 331/330 г.). Верные фурийцы выручили у неприятеля труп царя и отослали пепел в Эпир.

Тарент пожал плоды своей победы; еще никогда он не был так могуществен, как теперь. Греко-италийские города снова попали в прежнюю зависимость от Тарента; мессапы отныне были подвластны ему. Притом, в ближайшие два­дцать лет луканцы были поглощены совсем другими делами; ибо как раз в это время между римлянами и самнитами вспыхнула та борьба за обладание Кампанией, которая в своих дальнейших стадиях оказала решающее влияние на судьбы Италии и вместе с тем всего мира.

Завоевание персидской монархии, о каком мечтал Фи­липп, казалось в середине IV века сравнительно легким предприятием. Персы уже двести лет властвовали над Ази­ей, но и теперь они были не менее чужды своим подданным, чем в первый день своего господства; они ничего не сделали, чтобы сплотить тот конгломерат народов, который повино­вался скипетру персидского царя, в единое государство, и только грубая сила теперь, как и вначале, не давала распа­сться обширной державе. А сама господствующая народ­ность осталась тем же, чем она была во времена Кира, и под лоском вавилонской полуобразованности, усвоенным к это­му времени руководящими классами, старое варварство ка­залось тем более отвратительным. Особенно отталкивающее впечатление производило оно в области уголовного права; осужденного преступника калечили, или с него сдирали ко­жу, или его закапывали живым, не говоря уже о других утонченных изобретениях персидских палачей. При этом жизнь и имущество подданных не были ничем обеспечены; все зависело от произвола царя и придворных сановников, в провинциях — от произвола правителей.

Правда, с течением времени персы не могли не убедить­ся в интеллектуальном и особенно военном превосходстве эллинов. В эпоху Пелопоннесской войны сатрапы примор­ских провинций начали принимать к себе на службу грече­ских наемников; поход Кира Младшего и его десяти тысяч наглядно доказал центральному правительству негодность восточной пехоты по сравнению с греческими гоплитами. С тех пор греческие наемники сделались постоянной частью персидской армии, и число их все более возрастало; над этими греческими отрядами приходилось ставить команди­рами, разумеется, греческих же генералов. Но с остальной армией эти отряды связывались совершенно механическим образом: персидские войска оставались тем же, чем они бы­ли раньше, и правительство не делало даже попыток преоб­разовать их по греческому образцу в смысле вооружения или тактической выучки. Притом, греческих офицеров всегда оставляли на второстепенных постах, где воля персидских полководцев, которым они были подчинены, постоянно стесняла свободу их действий; а персидские сановники, ко­торым вручалось высшее начальство над царскими армиями, были почти все без исключения совершенно неспособны к военному делу, обыкновенно завидовали друг другу и еще более греческим офицерам, что очень часто делало невоз­можными плодотворные совместные действия различных частей армии. Естественным результатом этих условий было то, что персидские армии, несмотря на громадные средства, которыми располагал царь, большею частью или совсем ни­чего не достигали, или осуществляли намеченный план лишь после несоразмерно долгого времени.

Если при таких условиях держава не распадалась, то этим она была обязана вечному разладу среди эллинов и рабскому духу большинства подвластных ей племен, осо­бенно семитов бассейна Евфрата и Тигра. Только Египет в конце V века нашел в себе силу свергнуть чужеземное иго, и с тех пор в береговых провинциях монархии почти не пре­кращались восстания против царя. Но так как почти все эти мятежи были делом рук сатрапов, народы же оставались безучастными, то центральное правительство рано или позд­но подавляло все возникавшие смуты.

Гораздо большего напряжения требовала борьба с Егип­том, где сопротивление против царя черпало силы в нацио­нальной идее и характер страны в значительной степени об­легчал оборону. Поэтому все усилия, какие были употребле­ны для покорения Египта в течение долгого царствования Артаксеркса, остались бесплодными; мало того, египтяне даже сами сумели перейти в наступление против Сирии, впрочем, со столь же малым успехом, с каким персы дейст­вовали против Египта.

Когда затем царь Артаксеркс III Ох наследовал своему отцу и утвердился на престоле, он возобновил попытки к покорению Нильской долины. Сам царь стал во главе своей армии; но афинянин Диофант и спартанец Ламий так хорошо организовали оборону Египта, что ему пришлось вернуться ни с чем (около 351 г.).

Это поражение тем сильнее поколебало престиж Персии в пограничных с Египтом провинциях, что понес его сам царь. Вследствие этого против персидского владычества восстали финикийские города, и во главе их богатый Сидон со своим царем Тенном. Персидские чиновники были умер­щвлены, заготовленные для египетской войны запасы со­жжены, царские сады опустошены. Затем финикийцы за­ключили союз с царем Египта Нектанебом, и он тотчас при­слал им вспомогательный отряд из четырех тыс. греческих наемников под начальством родосца Ментора, который по­сле бегства своего шурина Артабаза из Фригии вступил в египетскую службу. Сатрапы Сирии и Киликии, прибывшие, чтобы подавить восстание, были разбиты Ментором и при­нуждены удалиться из Финикии.