Сергей Ковалёв - История Рима (с иллюстрациями)

Но не всегда можно было бежать к варварам. Многие укрывались под защитой богатых землевладельцев. Чтобы понять это, надо ясно предста­вить себе, во что превратилось в IV в. крупное поместье, — это нечто, весь­ма мало похожее на старую рабовладельческую латифундию. Поместье IV в. — почти самостоятельная, не только экономически, но и политически, единица. Его владелец — маленький государь, царствующий над своими колонами и рабами. Он живет в укрепленной вилле, окруженный целой ар­мией вооруженных слуг, и весьма мало считается с центральной властью, особенно с ее налоговой политикой. Во всяком случае, не в его интересах допускать, чтобы императорские чиновники разоряли его колонов. Вот по­чему собирать общегосударственные налоги с населения крупных помес­тий — далеко не легкая задача. Естественно поэтому, что колоны очень охот­но переходили с земель мелких и средних землевладельцев на земли круп­ных: там они могли найти хоть какую-то защиту от агентов правительства.

Текучесть населения расстраивала всю налоговую систему империи. В обстановке натурализирующегося хозяйства тщательный учет каждой пла­тежной единицы являлся необходимым условием. Всякий человек должен был прочно сидеть на своем месте и платить то, что с него причиталось. Поэтому колоны прикрепляются к земле, ремесленники, обязанные вно­сить налоги изделиями своего ремесла, прикрепляются к своим коллеги­ям; профессии делаются наследственными, так что сын должен занимать­ся тем же, чем занимался его отец.

Из-за обнищания населения и упадка торговли ремесла сильно сокра­щаются. Правительство не в состоянии покрыть полностью потребности в снабжении армии и чиновничества ремесленными изделиями. Поэтому оно вынуждено организовывать государственные мастерские, где работают при­крепленные к ним ремесленники и рабы. Положение тех и других почти совершенно одинаково: их клеймят и подвергают телесным наказаниям.

Крепостнические отношения распространяются почти на все виды дея­тельности: на торговлю, военную службу (наследственные военные коло­нисты в пограничных районах), на службу по городскому самоуправле­нию и т. д. Если Диоклециан и Константин на несколько десятков лет от­срочили окончательный распад империи, то этого удалось достичь только ценой подавления революционного движения и нового напряжения всех сил трудового населения империи. Крепостничество IV в. являлось выра­жением этого колоссального напряжения, происходившего в условиях по­литической реакции и полного крушения старых хозяйственных связей ра­бовладельческого общества. Но такое напряжение было последним. Внут­реннее и внешнее положение империи во второй половине IV в. дошло до такой степени остроты, что новый взрыв стал неизбежным.

Энгельс дал классическое описание римского общества накануне его гибели: «По всем странам бассейна Средиземного моря в течение столетий проходил нивелирующий рубанок римского мирового владычества. Там, где не оказывал сопротивления греческий язык, все национальные языки долж­ны были уступить место испорченной латыни; исчезли все национальные различия, не существовало больше галлов, иберов, лигуров, нориков — все они стали римлянами. Римское управление и римское право повсюду разру­шили древние родовые объединения, а тем самым и последние остатки мест­ной и национальной самодеятельности. Новоиспеченное римское граждан­ство ничего не предлагало взамен; оно не выражало никакой национально­сти, а было лишь выражением отсутствия национальности. Элементы новых наций были повсюду налицо... Но нигде не было налицо силы, способной соединить эти элементы в новые нации; нигде еще не было и следа способ­ности к развитию и сопротивлению, не говоря уже о творческой энергии. Для громадной массы людей, живших на огромной территории, единствен­ной объединяющей связью служило римское государство, а это последнее со временем сделалось их злейшим врагом и угнетателем. Провинции унич­тожили Рим; Рим сам превратился в провинциальный город, подобный дру­гим, привилегированный, но уже не господствующий более, переставший быть центром мировой империи и даже резиденцией императоров, а также их наместников; они жили теперь в Константинополе, Трире, Милане. Рим­

ское государство превратилось в гигантскую сложную машину исключитель­но для высасывания соков из подданных. Налоги, государственные повин­ности и разного рода поборы ввергали массу населения во все более глубо­кую нищету; этот гнет усиливали и делали невыносимым вымогательства наместников, сборщиков налогов, солдат. Вот к чему пришло римское госу­дарство с его мировым господством: свое право на существование оно осно­вывало на поддержании порядка внутри и на защите от варваров извне; но его порядок был хуже злейшего беспорядка, а варваров, от которых оно бралось защищать граждан, последние ожидали как спасителей. Состояние общества было не менее отчаянным. Уже начиная с последних времен Рес­публики, римское владычество основывалось на беспощадной эксплуата­ции завоеванных провинций; империя не только не устранила этой эксплуа­тации, а, напротив, превратила ее в систему. Чем более империя приходила в упадок, тем больше возрастали налоги и повинности, тем бесстыднее гра­били и вымогали чиновники. Торговля и промышленность никогда не были делом римлян — покорителей народов; только в ростовщичестве они пре­взошли все, что было до и после них. То, что имелось ранее и что сохрани­лось от торговли, погибло из-за вымогательства чиновников; то, что уцеле­ло от нее, относится к восточной, греческой части империи, которая выхо­дит за рамки нашего рассмотрения. Всеобщее обнищание, упадок торговли, ремесла и искусства, сокращение населения, запустение городов, возврат земледелия к более низкому уровню — таков был конечный результат рим­ского мирового владычества...

Основанное на рабском труде хозяйство латифундий перестало прино­сить доход; но в ту эпоху оно было единственно возможной формой круп­ного сельского хозяйства. Мелкое хозяйство снова сделалось единственно выгодной формой земледелия. Одна вилла за другой дробились на мелкие парцеллы, последние передавались наследственным арендаторам, уплачи­вавшим определенную сумму, или их получали partiarii, которые были ско­рее управляющими, чем арендаторами, и получали за свой труд шестую, а то и всего лишь девятую часть годового продукта. Преобладала, однако, сдача этих мелких парцелл колонам, которые уплачивали ежегодно опре­деленную сумму, были прикреплены к земле и могли быть проданы вмес­те со своей парцеллой; они, правда, не были рабами, но и не считались свободными, не могли вступать в брак со свободными, и их браки между собой рассматривались не как законные, а, подобно бракам рабов, как про­стое сожительство (contubernium). Они были предшественниками средне­вековых крепостных.