Роландо Кристофанелли - Дневник Микеланджело Неистового

В былые времена флорентийцы встретили бы такой кортеж смехом и улюлюканьем, приняв его за шутовское шествие, какое нередко можно было видеть на городских улицах в дни праздничного карнавала.

* * *

Семейство Делла Ровере настаивает, чтобы готовые статуи для гробницы Юлия II были отправлены в Рим, где бы я лично проследил за их установкой и завершил всю работу на месте. Вижу, что племянникам папы Юлия просто невтерпеж. Но совесть у меня чиста, и им не в чем меня упрекнуть. Я уже сообщил этим торопыгам, как будут окончательно расположены все статуи, а посему пусть угомонятся и наберутся терпения. Боже, сколько же еще с ними возиться! Когда же этому придет конец?

Некоторые избранные, коим было дозволено увидеть завершенные скульптуры Лоренцо и Джулиано, в один голос выражают недоумение по поводу несхожести моих героев с прообразами и их удрученного, меланхолического вида. Всем этим ценителям я могу лишь посоветовать рассматривать искусство с несколько иных позиций и обрести хоть толику воображения. Люди, которые спустя века будут лицезреть мои статуи, вряд ли заинтересуются всей этой галиматьей. Однако никто не должен думать, что, отказавшись от передачи портретного сходства, я в какой-то мере хотел насолить семейству Медичи. Нет, совсем иные мысли занимали меня, когда я ваял эти "причудливые" статуи.

* * *

Сегодня до наступления темноты я решил остаться в Новой ризнице Сан-Лоренцо, дабы еще раз спокойно обозреть все, что пока мне удалось здесь сотворить. Услав по домам подмастерьев да и самого сторожа, я остался наедине с моими творениями, окунувшись в этот покой, тонущий в тишине. Как завороженный, не мог оторвать глаз от строгих стен часовни, украшенных скульптурными надгробиями. В какое-то мгновение у меня создалось ощущение, что каждая скульптура вбирает в себя другую, как бы сливаясь в единое целое, а все позы и жесты стали настолько одинаковы, что Джулиано выглядел как Лоренцо и, наоборот, День - как Ночь... Мне даже показалось, что статуи обоих герцогов и аллегорические фигуры стали разрастаться и превращаться в единого героя, вбирающего и олицетворяющего собой все пространство.

Это состояние созерцания монотонного единообразия начало меня тяготить. Но затем образ призрачного героя стал постепенно видоизменяться и растворяться у меня на глазах, а подавленность окончательно прошла, когда все четыре аллегории, отделившись друг от друга, заняли свои места, а оба герцога вновь обрели каждый свойственное ему выражение и позу.

Я почувствовал, как жизнь вновь наполнила пространство. Ночь склонила голову к груди, положив ногу на ногу; День уставился на меня из-за приподнятого плеча, словно выражая недовольство моим присутствием; утренняя Аврора делала над собой усилие, чтобы вновь не погрузиться в сон, и, наконец, Вечер в предвкушении предстоящего отдыха после трудов растянулся во весь рост на камне, породившем его, и приподнял слегка натруженные плечи, ожидая наступления сумерек.

Оба герцога сидели в тишине, погрузившись в свои думы и не замечая всего того, что творилось у их ног на каждом из надгробий. На дворе уже сгустились сумерки...

О, ночь, хоть мрачен твой покров,

Зато как спорится работа в тишине

И как просторно мыслям в голове!

Ты похвалы достойна мудрецов.

Уходят прочь усталость и сомненья.

Взамен даешь покой, бодрящую прохладу

И предрассветных снов усладу,

Что охраняют все мои стремленья.

О, призрак смерти, ты один

Кладешь конец душевной нищете

И служишь за страданья искупленьем

Над нашим бренным телом господин,

Ты осушаешь слезы на челе

И праведным даришь терпенье.

* * *

В замке Беттона умер Малатеста Бальони. Его скосила галлийская болезнь и желчь, разлившаяся от отчаяния, что папа так ловко обвел его вокруг пальца, не сдержав ни единого обещания в награду за низость и вероломство. Оставленный всеми, кто склонил его к предательству, этот господин кончил свои дни, как того заслужил. Первыми гибнут жертвы предательства, но рано или поздно и самих предателей карает заслуженное возмездие.

Рассказывают, что, когда бывший деспот Перуджии испустил дух, среди грома и молний над землей пронесся невиданный ураган. Декабрь 1531 года.

* * *

События, происшедшие за последние два года, изменили облик Флоренции. Помимо замены старых органов власти новыми и общего обнищания, вызванного войной, в городе можно заметить немало перемен, даже в одежде. Редко кто носит на голове заостренные колпаки, уже не увидишь старинные флорентийские орнаменты на одежде, да и сам ее покрой изменился. Серебряных пряжек, снурков, кушаков из тисненой кожи уже не увидишь, как бывало, почти на каждом. И даже волосы не носят ниспадающими до плеч, что когда-то составляло особую гордость знати и старых магистров, а так, лишь слегка прикрыв макушку.

Только возвратившаяся в свои дворцы аристократия да нажившиеся на войне торговцы могут позволить себе роскошь носить традиционные флорентийские одеяния. Все прочие, коих явное большинство, не только одеваются по-новому, но и несут на себе печать новой жизни, так отличающейся от прежних мятежных времен. С горечью вижу, что носителями старых добрых флорентийских традиций, пусть даже в их чисто внешнем проявлении, ныне выступают как раз, те, кто строил козни против нашей республики или относился к ее судьбе с полнейшим равнодушием.

* * *

В апреле месяце мне пришлось побывать в Риме, где с доверенными лицами герцога Урбинского окончательно утряс все вопросы, связанные со старой тяжбой вокруг памятника Юлию II. Кратковременное пребывание в Риме позволило мне также выверить с семейством Делла Ровере все счета, как большие, так и малые. Наследники папы Юлия утверждали, что выплатили мне ни много ни мало шестнадцать тысяч дукатов. На поверку же вышло, что я получил всего лишь пять тысяч, и это смог подтвердить прокуратор герцога Урбинского, сверивший все счета. Я особенно доволен, что мне удалось опровергнуть эту гнусную клевету. Согласно новому контракту - а это уже четвертый, который я подписываю, - мне надлежит взять расходы, связанные с новыми работами, и в течение трех лет изваять собственноручно шесть статуй для усыпальницы папы Юлия. Хочу надеяться, что мне не придется более возвращаться к этой истории, набившей оскомину.

Виделся с папой; не сказал бы, что его состояние лучше моего. По одному его облику можно судить, сколько ему пришлось испытать со времен разграбления Рима и до капитуляции Флоренции. Да, горя он хлебнул немало. В тамошних кругах узнал, что папа заметно изменил отношение к своему племяннику Алессандро. Говорят, что особенно его удручают беззаконие, которое тот творит, злоупотребляя данной ему властью, и постыдный, скотский образ жизни. Другой папский племянник, Ипполит, несколько помоложе и приятнее в обхождении, нежели этот ирод Алессандро, затаил злобу против флорентийского деспота и плетет против него сети заговора, водя дружбу с политическими изгнанниками.