Андреас Дорпален - Германия на заре фашизма

Его личная жизнь текла спокойно как никогда; символ былого величия, он уходил в историю. Для Германии это были беспокойные годы, отмеченные оккупацией Рурского бассейна французскими и бельгийскими войсками; инфляцией, сокрушившей надежды миллионов на возврат социальной и экономической безопасности; политическим и духовным нездоровьем, питающим радикальные движения и слева, и справа. Действия коммунистов поддерживали напряжение в Центральной Германии, а на юге нацисты и прочие антиреспубликанские элементы активно готовились помериться силами с берлинским правительством. Все эти события почти не нарушали покоя, царившего в вилле на окраине Ганновера. Даже влияние инфляции осталось незамеченным благодаря специальному фонду, учрежденному группой промышленников и освободившему маршала от экономических проблем в условиях углубляющегося кризиса. Осенью 1923 года он снова провел несколько недель в гостях у своих баварских друзей, предаваясь любимому занятию – охоте. Один из соратников Гитлера, с которым Гинденбург встретился во время этой поездки, поинтересовался, может ли он передать от него привет Гитлеру. «(Пожалуйста, – ответил маршал, – но также передайте ему мое предостережение против поспешных действий. Отечеству будет очень тяжело пережить еще один Капповский путч». Это был явно не тот совет, которому внял бы самоуверенный и неуемный Гитлер.

Когда конфликт межлу Берлином и Мюнхеном обострился, Гинденбург сохранил нейтралитет. В октябре командующий баварским контингентом рейхсвера отказался подчиняться приказам вышестоящего командования из Берлина. Геслер, министр рейхсвера, обратился к Гинденбургу с просьбой употребить свое влияние для укрощения строптивого генерала, но маршал отказался сделать это. Только после гитлеровского путча в ноябре 1923 года он опубликовал заявление: «Я глубоко сожалею, что немецкие братья, все в равной степени вдохновленные любовью к отечеству, вступили в Мюнхене в борьбу друг с другом и нанесли болезненную рану нации на радость нашим врагам. Пожмите друг другу руки над могилами тех, кто пал в этой борьбе с верой в правоту своего дела, как мы, старшее поколение, сделали это в 1866 году. Нашему многострадальному отечеству более чем когда – либо необходимо единство, чтобы справиться с колоссальными трудностями» [10]Для Гинденбурга эти слова вовсе не были пустым звуком. Он сам пришел к принятию республиканского режима, вопреки своим политическим убеждениям, разумно и по доброй воле, и был убежден, что другие могут сделать то же самое.

После провала гитлеровского путча волна беспорядков, захлестнувшая Германию на пять тревожных лет, схлынула. После 1923 года фрайкор и другие военизированные организации, которые процветали на волнениях, отодвинулись на второй план. Страна медленно восставала из хаоса инфляции и гражданской войны. Возродилась надежда, что будущее может быть построено в рамках нового государства, и даже враги республиканского режима стали относиться к нему как минимум терпимо. Были все основания полагать, что режим вскоре окончательно оформится и окрепнет.

Одновременно с изменениями политического климата стал другим и статус Гинденбурга. Многие из тех, кто раньше видел в маршале лидера, способного повести нацию к светлому будущему, теперь обратились к другим лидерам, более соответствующим их ожиданиям. Число делегаций и отдельных посетителей, желавших выказать маршалу дань уважения, с каждым днем уменьшалось. Его только иногда приглашали на роль посредника для разрешения офицерских споров чести. Один или два раза Гинденбурга попросили вмешаться в непрекращающиеся споры между Людендорфом и его многочисленными врагами. В августе 1924 года он поехал в Восточную Пруссию на торжества, посвященные десятой годовщине сражения при Танненберге, чтобы заложить камень для будущего мемориала. Церемония получилась весьма впечатляющей: на нее прибыло около 50 000 человек, среди которых были все оставшиеся в живых генералы, участвовавшие в сражении, а также некоторые высокопоставленные государственные деятели. В противоположность его предыдущему визиту, вызвавшему восторженные демонстрации, на этот раз маршала приняли спокойно и сдержанно. Гинденбург больше не считался политической силой, но все еще оставался почитаемым символом давно ушедшего прошлого.

28 февраля 1925 года умер первый президент республики Фридрих Эберт. Он сумел подняться над ограничениями партийной политики и выполнял свое высокое предназначение эффективно и с большим достоинством. Его честность завоевала уважение даже правой оппозиции – воистину выдающееся достижение для бывшего изготовителя конской сбруи, которому пришлось столкнуться с социальными предрассудками кастового общества. Его преждевременная смерть в возрасте всего лишь пятидесяти четырех лет была ускорена постоянными нападками националистов на его патриотизм; они явились частью ряда трагических обстоятельств, лишивших Веймарскую республику некоторых деятелей государственного масштаба, которых было немало среди ее лидеров.

Хотя срок пребывания Эберта на его посту в любом случае закончился бы спустя четыре месяца, с его безвременной кончиной страна оказалась не готовой к президентской избирательной кампании. Учитывая относительную стабилизацию обстановки, народ утратил острый интерес к событиям на политической арене. Теперь его больше заботили материальные проблемы, и первые признаки экономического роста лишь ускорили отход нации от политики.

Левые в первую очередь упустили из виду перспективу проведения новой избирательной гонки. Они считали само собой разумеющимся, что Эберт будет продолжать выполнять свои президентские обязанности, иначе говоря, не сомневались в перевыборах. Пока республиканские силы самодовольно рассчитывали на то, что все будет идти как раньше, последние выборы в рейхстаг (декабрь 1924 года) показали значительное усиление позиций демократов. Быстро пошло на спад движение радикалов – и правых, и левых. Создается впечатление, что левые не осознавали важности президентской должности. Хотя Эберт приобрел большой авторитет, урегулировав многие кризисные ситуации, левые упорно считали президента лишь номинальным главой, а его спокойные, непретенциозные методы лишь способствовали укреплению этого мнения. Никто не сомневался, что у нового президента не будет возможностей проявлять инициативу в политической деятельности – ведь республика уже твердо стоит на ногах. Отто Браун, один из социалистических лидеров, в своих мемуарах вспоминал, что не имел никакого желания выступать кандидатом от своей партии, ввиду очевидной неважности роли президентства, и согласился на выдвижение только потому, что был уверен: первая кампания результата не даст.