Френсис Кроуфорд - Две любви

- Сударь,- сказал он.- Я не хочу с вами драться в данный момент, хотя вы изменнически убили моего отца, похитили у меня мое родовое право; я не хочу с вами драться теперь, так как взял крест и хочу сохранить обет креста, что будет, то будет.

- Трус! - воскликнул сэр Арнольд Курбойль презрительным тоном, желая уйти. Жильберт подошел к нему, схватил за руки и спокойно удержал его, не причиняя ему боли, но так, что он был парализован в своих движениях и обязан выслушать, что ему скажут.

- Вы называете меня трусом, сэр Арнольд Курбойль. Как мне вас бояться, если я могу вас сдавить своими руками до смерти? Но я вас отпущу, и эти добрые люди рассудят, трус ли я, так как не хочу с вами драться до тех пор, пока не исполню обета.

- Хорошо сказано! - воскликнул старый граф Бурбонский.

- Хорошо сказано и хорошо сделано! - воскликнули многие другие.

А граф Савойский, из благородной линии которого никто не знал страха и не должен был никогда его знать, обратился к своему младшему брату Монферрату.

- Я никогда не видел человека более храброго, чем этот английский рыцарь, ни человека более прямого и мягкого; у него лицо предводителя людей.

Жильберт разжал свои руки, сэр Арнольд бросил бешеный взгляд направо и налево и вышел из толпы. Все дали ему дорогу, чтобы не прикасаться к нему. Некоторые подошли к Жильберту и расспросили его о чужестранном рыцаре.

- Господа,- ответил он,- это сэр Арнольд Курбойль, мой отчим. Когда он убил моего отца, то женился на матери и украл у меня земли. Я дрался с ним, когда был еще ребенком, и он оставил меня умирать в лесу. Я думаю, что он приехал из Англии с целью найти случай отделаться от меня; но если я буду жив, я верну свое наследство. Теперь, если, по вашему мнению, я правильно действовал относительно него, я распрощаюсь с вами. Благодарю за вашу любезность и за ваше доброе отношение ко мне.

Он пожелал доброй ночи и удалился, оставив их в убеждении, что он хорошо сделал, но что на его месте у них, может быть, не хватило бы столько сдержанности и терпения. Они не знали, чего ему стоило это терпение, тем не менее смутно чувствовали, что он храбрее их.

Жильберт был очень утомлен; он более двух месяцев не ложился на постель в палатке, но он не мог заснуть, беспокоясь о том, что отец Беатрисы может ее потребовать у королевы и увести из Эфеса морем; это - дорога, по которой он должен был следовать из Англии.

На заре Дунстан, греясь перед огнем, рассказал Альрику, что произошло ночью. Глупое лицо саксонца не изменялось, но он сделался задумчив и хранил молчание некоторое время, вспоминая, как много лет тому назад леди Года приказала его побить за то, что он не держал, как следует лошадь сэра Арнольда.

Вскоре нормандская служанка Беатрисы, закутанная в коричневый плащ с капюшоном, который на половину покрывал ее лицо, приблизилась к обоим мужчинам. Она сказала им, что ее хозяйка знает о прибытии сэра Арнольда и просит сэра Жильберта в его интересе прийти к реке в полдень, когда все будут обедать в лагере, и что она постарается встретить его там.

VIII

Жильберт пришел к реке рано и долго ожидал; он сел на большой камень, чтобы погреться на солнце, так как воздух был свежий, и дул северный ветер. Наконец он заметил двух закутанных женщин, которые шли по берегу реки. Одна из них, маленького роста, прихрамывала и опиралась на руку спутницы, и пока они шли, ветер раздувал их плащи. Когда он увидел, что Беатриса хромала, и знал, что она еще не поправилась после своего падения, он подумал, что она могла быть убитой, и почувствовал, как его сердце замерло. Он взял ее очень нежно за руку, так как она казалась ему такой хрупкой и болезненной, что он почти боялся ее трогать, но все-таки он не хотел покинуть ее пальцев так же, как и она не думала отнимать своих. Служанка спустилась к самой воде в некотором расстоянии, они же сели на большой камень, рука в руку, как двое детей с любовью смотрят друг на друга. Внезапно лицо молодой девушки просветлело, как от счастливой мысли; ее глаза смеялись, а голос был так весел, как щебетание птички при восходе солнца.

Жильберт давно ее не видал. Для такого человека все женщины, особенно избранница его сердца, становятся идеальными существами, настолько далекими от материальных идей, чтобы иметь реальное осуществление, и настолько возвышенными, что делаются духовными существами. Даже в тот век рыцарь делал из своей дамы божество, а из своей преданности к ней - религию, так что обыкновенный смысл любви исчезал в аскетическом стремлении искать душевное спасение во всем, особенно в презрении к земным наслаждениям. Некоторые женщины, в роде Анны Ош, свободно предавались подобному культу. Между Беатрисой и Жильбертом существовали другие чувства.

- Я горжусь вами! - воскликнула она.- Я так рада видеть вас.

- Гордиться мной? - спросил он, грустно улыбаясь.- Я не могу этого сказать о себе. Благодаря моей ошибке вы могли умереть в Никее.

- Но я жива,- ответила она весело,- и благодаря вам, хотя не могу еще хорошо ходить.

- Я должен был бы пропустить королеву и думать только о вас.

Он находил горькое удовлетворение сказать громко то, что так долго скрывал в своем сердце, и все это исповедать Беатрисе. Но она отказалась слушать его.

- Это было бы не по-рыцарски и даже не честно,- сказала она.- Я не хотела, чтобы вы действовали так, потому что вас порицали бы все рыцари. И тогда я не услышала бы никогда того, что я слышала вчера и сегодня ночью лучшие слова, какие только достигали моих ушей. Возгласы великой армии, благословляющей человека за храброе действие и благородное поведение.

- Я ничего не сделал, или так мало,- ответил Жильберт, упорно унижая себя в глазах молодой девушки.

Но она улыбалась и живо положила свою затянутую в перчатку руку на его губы.

- Я не хотела бы, чтобы кто-нибудь другой насмехался над вами, как я это делаю! - воскликнула она.

Он взглянул на нее, и отпечаток серьезной меланхолии, которая сделалась его природным выражением, немного смягчился.

- Я часто думал о вас и спрашивал себя, похвалите ли вы меня,- сказал он.

- Вот что! - сказала она со смехом.- А теперь, потому что я горжусь вами, вы отговариваетесь, что ничего не сделали. Это - плохая похвала моему хорошему мнению и моему суждению.

Он тоже рассмеялся. С начала мира женщины так возражали храбрым мужчинам, слишком скромным в отношении к себе; и с тех пор, как первая женщина нашла эту увертку, она никогда не упускала случая польстить тщеславию мужчины. Эта игра стара, как свет. Но любви не надо новостей, так как она сама всегда молода, и ночные звезды не менее прекрасны в наших глазах, потому что мужчины знают "нежное" влияние "Плеяды" во времена Иова. Запах скошенного сена не менее нежен, потому что все мужчины любят его. Древность превосходна даже в любви, которая всегда молода.