Якоб Буркхард - Век Константина Великого

Но как бы примечателен сам по себе ни был ход этих таинств, здесь мы не будем вдаваться в рассмотрение их деталей, так как они по большей части восходят к ранне-эллинистическому периоду, и в особенности потому, что они носили местный характер и даже до некоторой степени зависели от гражданских прав, а значит, никак не могли распространяться далее. По той же причине нам не придется рассказывать о римских мистериях Благой богини и тому подобном. Но со всеобъемлющими таинствами периода империи, которые распространялись на все римские религии и посвящались обычно чужеземным богам, ситуация совсем иная.

В том, что принципиально важные аспекты этого предмета остались неизвестны, и многие выводы строятся исключительно на предположениях, нет вины современных ученых. Прежде всего следует отметить, что как качественный, так и количественный состав происходивших из различных областей, сословий и других групп населения участников этих секретных богослужений остается в большой степени загадкой. Множество инициатов, вероятно, исчислялось тысячами, может быть, даже сотнями тысяч. Похоже, что в отдельных странах не было мистерий, случайно ли так сложилось или же по неким внутренним причинам, и в равной степени допустимо, что важные свидетельства о них — надписи и памятники — еще под землей. Однако одно предположение общего характера, тем не менее, можно сделать: эти таинства существовали в Риме с раннего времени, еще в период республики, но их не замечали и даже относились к ним с презрением. Но в III веке возрастает как количество, так и значимость участвующих в мистерии инициатов. Это подразумевает новое и более глубокое содержание их, основой которого становится обещание бессмертия.

У входа в этот таинственный лабиринт стоят две симпатичные фигуры — Амур и Психея, персонажи аллегории, родившейся из платоновского представления о человеческой душе. Хотя они и присутствуют на отдельных памятниках предшествующего периода, тем не менее все известные мраморные группы с ними созданы не ранее II века, и с тех пор и до конца языческой эпохи изображения Амура и Психеи, по отдельности или в нежнейшем союзе, радующихся или скорбящих, повторяются вновь и вновь, особенно на саркофагах. Единственное подробное литературное описание мифа — на страницах Апулея, жившего в эпоху Антонинов, — легко способно увести читателя в сторону. Рассказ Апулея — сказка, вся аллегория в которой состоит в том, что влюбленные были несчастны из-за долгой разлуки, произошедшей по вине одного из них, и что благословенное воссоединение связало их навеки. Автор непоследовательно и далеко не во всем следовал смыслу символического рассказа, имена главных героев которого он избрал для своей истории, и недостаточно приспособил к нему свое поэтическое повествование. Многие представления о человеческой душе, существовавшие во времена Апулея, не были им затронуты. Душа имеет божественное происхождение, но она пала, и на земном своем пути подвержена заблуждениям; пройдя через испытания и очищение, она снова должна подготовиться для жизни в блаженстве. Небесный Эрос, который выступает на ее стороне и ведет ее домой, как невесту, есть олицетворение божества, которое призывает к себе сбившийся с пути людской род и воссоединяется с ним.

Мы не знаем, существовали ли в римский период особый культ или обряды, связанные с этим символом. Он лишь указывает на определенную направленность мышления. В царстве искусства и поэзии аллегория эта отражается во множестве побочных образов. На ряде картин появляется Психея в облике бабочки; Паллада помещает ее на голову человека — Прометея; она излетает из его тела в момент смерти, и Гермес ведет ее в подземный мир. С этим связан прозрачный символ конечного освобождения Прометея, прикованного к скале, которого Геракл избавил от орла стрелой из лука; с тех пор герой пребывает с богами на Олимпе.

От всеобъемлющего символа позднеримской тоски по бессмертию мы перейдем к таинствам, где можно распознать подобное же содержание.

Мистерии Вакха, до сих пор широко распространенные в империи, не следует, пожалуй, затрагивать. В чем они в ту эпоху состояли, установить нельзя; мы знаем только, что в таинство входило пожирание сырой окровавленной плоти козленка и что инициаты в священном безумии обвивали вокруг себя змей.

Мистерии трехликой богини подземного мира, Гекаты (Луна, Диана, Прозерпина), по-видимому, были теснее связаны с верой в бессмертие. Авторы ничего не сообщают нам по данному вопросу, но в надписях этот культ помещается наравне с важнейшими таинствами в честь Митры и Великой матери, а следовательно, он имел немалую значимость. На статуе divae triformis (трехликая богиня (лат.)) в Германнштадте, что в Трансильвании, есть полосы рельефных изображений, которые, вероятно, представляют разные моменты и ступени посвящения. О средствах, шедших на это тайное служение, можно судить по плану храма Гекаты, выстроенного Диоклетианом в Антиохии, — 365 шагов вглубь, если наш источник надежен.

Позднейшая форма мистерий в честь Венеры, о которых сохранились разрозненные упоминания, также неизвестна. Но все же самые важные ритуалы были посвящены чужеземным богам.

С фригийским культом связаны два рода таинств. Более древняя форма, появляющаяся уже в период расцвета Греции, — тайный культ Сабазия. Древние фракийцы, возможно, отождествляли его с богом солнца, фригийцы — с Аттисом; но в Греции его обычно считали воплощением Диониса и устраивали в его честь публичные торжества. Их главной составляющей были шумные песни с цимбалами и тамбуринами, сопровождаемые диким танцем под названием sikinnis (греческое обозначение пляски сатиров в театральных постановках). Нам известны только внешние детали тайного ритуала посвящения в том виде, в каком он проводился в греческий период: участники облачались в шкуру молодого оленя (nebris), пили или разбрызгивали вино из чаш, проходили обряды очищения и так далее, и завершалось все это традиционным криком инициатов: «Я бежал от зла и обрел добро»; вокруг же обносили лохань или колыбель. О сокровенном (согласно Крейцеру, космогоническом) учении мы ничего не знаем, и едва ли можно допустить, что какая-либо высокая идея могла служить целью большинству участников и завершением церемонии, сводившейся к ночным бесчинствам самого грубого рода; они навлекли на культ Сабазия серьезную немилость. Позднее эти мистерии оказались широко распространены в Римской империи, возможно получив новое религиозно-философское содержание; они также приобрели некоторое родство с митраистскимиритуалами, о которых речь пойдет ниже. Теперь — если уже не раньше — золотой змее позволяли спуститься по одеянию инициата, украшенному священными стихами, и внизу снимали ее — вероятно, это должно было напоминать о любви Зевса и Деметры. Затем инициат, ведомый во внутренний покой святилища, произносил слова: «Я вкушал пищу из тамбурина, я пил из цимбала, теперь я инициат» — не говоря о другой, не поддающейся расшифровке формуле. Можно также заключить, что по крайней мере в III и IV веке посвящения в культ Сабазия, приобретя новое значение, снискали и более доброжелательное отношение. Христианские авторы, видевшие в золотой змее наконец-то сбросившего маску и обличившего себя Сатану, конечно, не смолчали бы, если бы церемония продолжала заканчиваться излишне вольно. Помимо того, в этих таинствах, очевидно, стали принимать участие люди значительного общественного положения; Фирмик (около 340 г.) говорит, что некоторые приверженцы Сабазия одеты в пурпур, и в волосах у них золото и лавр.