Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал Сионский Вестник

распорядившиеся поставить повсюду при дорогах, на границах общин и провинций, святую эмблему христианства; вы, наконец, глубоко сознающие, что непоколебимое убеждение в существовании Бога служит необходимой основой свободы и общественного преуспеяния народов, — вы, нечестивцы и гонители веры?! — Какая ужасная, несправедливая клевета! Но пусть же знают те, кто осмеливается чернить это собрание такою незаслуженною клеветой, — пусть знают они, что мы смотрим на Евангелие и на свободу личности, как на два главнейшие, неразрывно один с другим связанные камня того фундамента, на котором одном может быть построена прочная, здоровая и совершенная организация государственного общежития.

Таковы были взгляды на религию в первый период революции.

Ho, спустя два года, материалисты, атеисты, якобинцы, личности в роде Марата, Дантона и Робеспьера и вообще «все темные» элементы французского народа захватили власть в свои руки. Во главе движения стали теперь люди, задушевным желанием которых было — разрушить общественные и семейные начала и подавить в народе стремление ко всему честному и благородному. Первым и необходимейшим успехом для этого было, конечно, уничтожение всех религиозных чувств и верований.

— Граждане, говорил депутат Жак Дюпон, — если вы хотите упрочить здание демократии, то вы должны воздвигнуть новые алтари, новые жертвенники. Природа и разум — вот истинные боги человечества, вот боги, которым поклоняюсь я. Поспешить ввести во всех училищах преподавание этой новой религии.

Проповедь эта была услышана, религиозные предметы были исключены из программ всех школ Франции и против всех, кого можно было заподозрить в верности к религиозным догматам, было воздвигнуто открытое гонение. Народ подпал господству принципов, отвергающих религию, не признающих существование Творца и возможность божественного откровения. Парижский собор Богоматери (Notre Daine de Paris) был посвящен философии, и в нем устроено громадное трехдневное пиршество, в сообществе публичных женщин всего Парижа. Вслед за тем в тот же собор были приведены 200 священнослужителей и, в стенах святого храма, преданы насильственной смерти; трупы несчастных брошены в одну общую яму и без всяких дальнейших церемоний засыпаны землею.

Новый конвент признал необходимым учредить, в столице и провинциях, 178 революционных судилищ, с целью преследования лиц, приверженных аристократическим принципам и религиозным убеждениям. Из числа этих судов 40 были организованы по системе странствующих трибуналов и, в сопровождении палачей, переезжая с места на место, напоминали населению об ужасах террора. Вожаки революции набрасывались на все, что оставалось еще в администрации честного, благородного и достойного уважения. Трибуналы осудили на смерть 63 женщины за то только, что они присутствовали в частном доме при богослужении переодетого священника. Самый суд производился не более 5 минут и тут же, без письменных приговоров, приводился в исполнение. В своем увлечении конвент обнародовал декрет, коим существование Бога признавалось недействительным и, так сказать, отменялось. Толпа, нарядивши жену типографа в своеобразный костюм, внесла ее на плечах в здание национального собрания, провозгласила богиней материализма и новой философии и в ее лице стала поклоняться человеческому разуму.

Все, что носило признак аристократизма, изящества, таланта, — все, что стояло выше бушующей толпы, было предано осуждению, и даже 400 невинных детей, от 6—11 лет, были казнены потому только, что родились от богатых и зажиточных людей. Когда разъяренная чернь не находила уже жертв для своего насилия, она обратилась к Марату с вопросом, кого следует казнить?

— Всякий, — отвечал он, — кто ездит в экипаже, кто надевает на себя шелковую одежду, кто посещает театры и общественные увеселения, — тот достоин смерти и должен погибнуть под ножом гильотины.

Среди потоков крови и насилий, Франция находилась в это время в самом печальном состоянии. «Христианство было отменено декретами правительства и святые храмы частью были разрушены до основания, частью отведены для употребления, не имеющего ничего общего с церковью и религией. Граждане, оставшиеся верными религиозному благочестию, либо поплатились жизнью за свою преданность Всевышнему, либо принуждены были покинуть отечество и в чужих странах укрываться от воздвигнутого против них на родине беспощадного гонения» [4] „Христианство и французская революция". „Христианское Чтение" 1889 г., январь—февраль, стр. 71 и 80. .

Междоусобная война была в полном разгаре, и беспорядки, со всеми ужасами безвластия, достигли крайних пределов. Сами виновники террора стали считать свое положение небезопасным и поняли, что идти далее по этому пути невозможно; что возбужденная толпа легко могла обратить свое раздражение и ярость против мнимых благодетелей народа, оказавшихся на самом деле обманщиками. Необходимо было вернуть Францию на путь гражданственности и снова приучить ее к повиновению закону и общественным властям. To и другое могло быть достигнуто лишь нравственным и духовным перевоспитанием народа. И вот Робеспьер, так много отличившийся в преследовании христианства, отправивший на эшафот тысячи жертв за веру в Бога, в своей речи 7-го мая 1794 г. открыл гонение против эрбенистов и последователей Дантона, обвиняя их в атеизме.

— Вы фанатики неверия, — говорил Робеспьер в заседании конвента, — преследуете суеверие и предрассудки. Но пусть же веруют народы, что атеизм представляет собою систему пригодную только для аристократии. Убеждение в реальности бытия Высшего Существа, руководящего судьбами человечества и покровительствующего слабым, есть убеждение народное, демократическое, и толпа должна постоянно придерживаться его, так как только в нем одном она может почерпнуть силу для поддержания и развития в себе гражданских доблестей и любви к отечеству. Пускай аристократы и тираны будут атеистами. Но мы не должны быть ими. И кто возложил на эрбенистов заботу об умерщвлении в народе идеи о существовании Бога, — этой идеи, вполне согласной с основами философской истины? Разве убеждение в том, что человек после смерти уничтожается, исчезает бесследно, — разве убеждение это более способно внушить гражданину любовь к родине и уважение к правам его сограждан, чем может сделать это философски доказанная истина о бессмертии души? Нет, безумцы те, что хотят изгнать из здания общественной системы понятие о божестве, потому что с этим понятием неразрывно связана нравственность народов.

Речь Робеспьера была покрыта шумными рукоплесканиями, и 11-го мая 1794 г. последовал декрет, в котором было сказано, что французы «принимают и признают бытие Высшего Существа и бессмертие души». Дантон и многие эрбенисты были осуждены на смерть за то, что позорили революцию своим образом мыслей и покушались основать демократию на развалинах атеизма и мyсоре философской лжи. Вслед за тем во всей Франции были открыты публичные курсы для преподавания спиритуалистической философии и научно-метафизических теорий о божестве и душе человека.

Читать дальше