Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"

Н.Дубровин.

НАШИ МИСТИКИ-СЕКТАНТЫ.

Александр Федорович Лабзин и его журнал «Сионский Вестник».

I.

Отношение философии XVIII века к религии. — Французская революция и ее последствия. — Мистицизм, как противодействие неверию. — Основы и сущность его учения.

Философам и энциклопедистам XVIII века не трудно было разрушить религиозный деспотизм католического духовенства, основанный лишь на внешних формах, отживших свой век и непригодных для тогдашнего общества.

Религия, обратившаяся в одну обрядность, даже в ремесло духовенства, сама собою вела к безверию, материализму и упадку нравственности. Философы воспользовались таким состоянием общества для своих целей, и XVІІІ век в истории европейской цивилизации известен, как век неверия и антирелигиозности, век Вольтера и энциклопедистов, пред которыми преклонялась вся Европа и в том числе Россия, начиная с императрицы Екатерины II. Общество дошло до полнаго отрицания: верить в Бога считалось признаком невежества, а кощунство — образованностью. «Жизнь образованного общества представляла из себя что-то в роде пира Валтасара, где оно прокучивало все свои и материальные, и нравственные силы». Вся философия ХVІІІ века, а под ее влиянием и вся литература стремились только к удовлетворению личного счастья человека, а о любви к ближнему не было и помина. Наслаждайся сам — вот тогдашняя мудрость, споспешествуй собственному наслаждению — вот добродетель. Этот девиз старались приложить ко всем случаям общественной жизни и даже основать на нем воспитание детей того времени. В этом последнем отношении ученики не следовали даже и словам своего учителя. Вольтер говорил им, что «напрасно стали бы мы заботиться о воспитании и развитии толпы при помощи философии, потому что никогда влияние и воздействие мыслей философа не переходило за стены его жилища». К этому Жан-Жак Руссо прибавлял, что «нет такой глупости, нет такого абсурда, которые не имели бы достойного защитника в среде философов» [1] „Христианское Чтение" 1889 г., № 1, 84. .

Последние в своем отрицании зашли слишком далеко: пошатнув здание нравственной религии и даже веру в Бога, они, взамен того, не дали ничего для души и внутренней жизни человека. Напротив, они доказывали, что вера в бытие Божие есть «ядовитейший» предрассудок; что безбожие есть единственное средство, могущее сделать человека свободным и счастливым (см. «Систему Натуры»); что дух и душа ни что иное, как самолюбием вымышленные слова; что, пока еще мы доберемся до души, надобно позаботиться о теле, душу же питать только для того, чтобы доставить больше выгод телу (см. «Рассуждения о счастливой жизни»). По книге «Нравы» сын не обязан ничем отцу, ибо при рождении его отец не имел в намерении ничего, кроме собственного наслаждения, а что делается родителями для детей после их рождения, то не оценивалось и в рассчет не принималось. В книге «Разум» говорилось, что весьма хорошо бы было разорвать между людьми все узы родства и что истинная философия допускает только временное блаженство.

Философия Вольфа, положившая основание предопределенности (determinismus) и неизбежной судьбе (fatalismus) потрясла нравственно-благочестивые побуждения, уничтожила молитву, веру и упование на Бога. Вольтер своими сатирическими остротами и колкими насмешками привел в презрение Библию и христианство. Многие теологи присоединились к нему и, так называемой библейской критикой, возбудили сомнение в божественности Св.Писания. Философы находили, что религия непонятна, не доказательна для разума, и поставили себе правилом не принимать ничего, что не может быть доказано. Вслед за тем явилось учение Канта и Фихте, говоривших, что в каждой человеческой душе находится глаголющее живое слово Божие, т. е. естественная совесть, которую они называют началом или чyвством моральным. Ниспровергая христианство и заменяя его даже не деизмом, а совершенным безбожием, Кант старался доказать, что ни пророки, ни апостолы не были боговдохновенны, и Христа можно допускать только в аллегорическом смысле, т. е. почитать его не более, как идеалом. Взамен церкви христианской Кант вводит церковь чистого разума, в которой никто не верит бытию Божию и в бессмертие души, где нет никаких обязанностей в отношении к Богу, а следовательно, молиться некому и не для чего. По учению Канта, присяга верности к государю есть суеверный обряд, одни добродетели — суть свободные действия человека, а всякий поступок, грехом почитаемый, есть невольное действие [2] Чтения в Московском обществе истории и древностей 1859 г., кн. II, стр. 124. См. также „Учение Канта о церкви" А.Кириловича. „Вера и Разум" 1893 г., № 13-15. . Исходя из такого положения, философы отрицали пользу Библии, находя, что, пока род человеческий был еще в ребячестве, то Библия оказывала ему услуги, но теперь, когда ребенок пришел в совершенный возраст, в Библии нет надобности, и «довольно учить людей одной морали» [3] „Сионский Вестник", 1806 г., февраль, стр. 212. . Библия потеряла свое значение, и большая часть людей, даже и между теологами, стали во всем сомневаться.

Все это произвело в обществе путаницу, смешение понятий, и результатом учения философов были все ужасы второй половины французской революции. Говорим второй потому, что революционное движение во Франции разделяется на два совершенно противоположные периода: в первом (с 1789—1791 г.), во главе движения стояли люди глубоко религиозные, тогда как во втором (с 1792—1799 гг.) демократия, объявившая себя врагом христианства и вообще религии, задалась целью провести в жизнь принципы атеизма и материализма. В то время, когда первый период революции, не вызывая никаких кровавых столкновений, направлял народ на путь прогресса и усовершенствований, второй вступил на путь беззакония и социальных злодеяний.

В первый двухлетний период революции вожаки движения, вводя в жизнь равенство и братство, стремились к тому, чтобы не было столкновений между общественной реформой и религией. Когда, в октябре 1790 г., один из членов конвента указал на утвержденные последним некоторые меры и назвал их антирелигиозными, то Мирабо энергически протестовал против этого.

— Вам осмелились бросить в лицо тяжелый упрек, сказал он, обращаясь к собранию. — Вас дерзнули назвать вероненавистниками, преследователями религии. — Какая клевета! — Вы, которые, во всех наиболее важных решениях и постановлениях ваших, всегда выказывали и высказываете такое искреннее, такое возвышенное уважение к церкви; вы, которые добровольно и охотно вотировали столь значительные кредиты на содержание клира и храмов Божиих, в видах пристойности и благолепия церковного культа; вы,