Виктор Кудинов - Неволя

Сидя верхом на своем коне, Бабиджа помолчал немного, смотря на него, потом сказал, слегка улыбнувшись:

- Оказывается, ты не так прост, как я предполагал, - он зацокал языком. - Но боюсь, что и этого мне не удастся. Из всех только один остался в живых. Да и того, думаю, не сегодня-завтра не станет.

Михаил подошел поближе и с мольбой в голосе проговорил:

- Он не может умереть голодной смертью, бек... Будь милосерден! Вели кормить его за мой дар.

Конь под Бабиджей заплясал от нетерпенья и отступил на несколько шагов от Михаила. Бек обрадованно заговорил:

- Выходит, ты распорядился своим даром? Ну что ж. Это мне нравится. Я повелю дать ему еды. Останется жив - пошлю к Ергашу вместо тебя. - И, дернув за уздечку, направил коня в открытые ворота.

Михаил остался удовлетворенным разговором с Бабиджей, хотя и не узнал, кто же из рабов остался жив: Тереха или Вася?

Городской двор Нагатая с внушительными крепкими постройками, большим густым садом, загонами для скота, конюшнями, да и сам господский дом, каменный, на высоком подклете, отапливаемый под полом, говорили о богатстве и знатности хозяина, о бережном и рачительном отношении к своему добру. Это понравилось Михаилу. Здесь каждый был занят только своим делом, никто ни на кого не кричал и не размахивал палкой, как это бывало во дворе Бабиджи. Приказания отдавались спокойным голосом либо самой Джани, либо векилем, старым Коджием, ходившим с посохом и постоянно жаловавшимся, как и хозяин, на свое нездоровье, на боли в пояснице и в боку.

Вначале Михаил долго не мог привыкнуть к тому, что его не подымают на заре, не кричат на него и не гонят на работу. Он просыпался сам, на рассвете, и, вытянувшись на циновке под старой верблюжьей попоной, выданной ему Коджием, прислушивался к каждому шороху, к каждому скрипу половиц и дверей. И всякий раз, слыша шаги в коридоре, думал, что это идут за ним, и всякий раз ошибался: никто не открывал двери, никто не подымал его. Все это было так непривычно и странно, что он терялся и порой чувствовал угрызение совести оттого, что все кругом заняты работой, а он бездельничает, сидит днями напролет с Нагатаем и ведет с ним тихие задушевные разговоры о житье-бытье.

Нагатай был тот человек, который ничего не ждал от будущего. Жизнь для него как бы остановилась. Все внимание и все заботы он сосредоточил на своих недугах и воспоминаниях. А самые лучшие свои воспоминания он относил ко времени, проведенному на Руси, в Москве.

Однажды Нагатай спросил Озноби, кем он был на Руси, у кого служил. Когда же услышал, что Михаил был тиуном в селе Хвостове, принадлежащем Алексею Петровичу, тысяцкому московского князя, Нагатай подивился:

- Смотри-ка! - Потом спросил: - Тиун - это что? По хозяйству, что ли?

Тут Нагатай подумал немного, колокольчиком позвал свою дочь и сказал ей:

- Ты говоришь, что Коджий стал стар, много путает. Озноби был тиуном у боярина, теперь станет векилем у меня.

Джани только краем черного глаза поглядела на Михаила и кивнула в знак согласия.

Так Михаил Ознобишин стал помогать дочери Нагатая вести обширное хозяйство.

Однажды Джани и Михаил верхом объезжали земельные угодья Нагатай-бека. Ясное солнечное утро сменилось хмурым холодным днем. Стояла поздняя осень. Резкий северный ветер, выстудив всю округу, заставил их пустить лошадей вскачь, чтобы побыстрее добраться до дома.

Неожиданно Джани остановилась перед ровной небольшой долиной, окаймленной на горизонте холмами, указала рукой:

- Эти земли подарил моему деду Ахмылу хан Узбек.

Михаил внимательно оглядел ровное пространство. Всюду колыхался серебристый, высокий, выжженный солнцем ковыль. Ветер гнал мимо перекати-поле.

Ознобишин соскочил с коня, присел на корточки и ножом расковырял дерн. Горсть холодной черной рассыпчатой земли поднес к глазам, даже понюхал её, потом выпрямился, стряхнул комочки и вытер ладони о халат.

- Это поле может дать хороший урожай.

- Разве поле лучше, чем пастбище?

- Если вырастить зерно и продать его - можно купить два таких пастбища.

Джани улыбнулась.

- А если собрать зерно с двух таких полей и продать его, то купишь четыре?

- Верно, госпожа, - ответил он и ловко, не вставляя ногу в стремя, вскочил в седло.

- Так ведь можно стать и богаче самого хана.

В её словах послышались насмешка и сомнение, но это не смутило Ознобишина, и он сказал:

- Вы все ходите по богатству, топчете его, а взять не можете.

- Научи, как взять это богатство?

- Сперва нужно вспахать эту землю и засеять.

- Кто же будет пахать и сеять?

- Нужно купить мужиков.

- Урусские мужики ленивы. Они не станут работать на этом поле.

- Русские ленивы только в неволе, а ты дай ему надежу, что он уйдет отсель... так он и на карачках вспашет.

- И ты считаешь это выгодным?

- Если ты, госпожа, окажешься в убытке, секи мою голову...

- О нет! - сказала Джани, улыбнувшись. - Разве можно сечь такую красивую и умную голову? А потом... это-то и будет убытком.

После этих слов она ударила плеткой коня и пустила его в галоп. Начался мелкий холодный дождь. Ошметки грязи из-под копыт лошадей полетели в разные стороны.

Михаил скоро нагнал её, но до самой усадьбы они больше не обмолвились ни словом.

Одним погожим теплым днем Джани и Михаил ходили по саду, осматривали яблони и переговаривались, какие по весне нужно будет вырубить и где посадить новые. Подошел привратник-старичок и сообщил, что у ворот стоит какой-то нищий с ослом.

- Ну и что? - недовольно спросила Джани. - Сходи на кухню и скажи, что я разрешаю дать ему лепешек.

- Он спрашивает Озноби, - сказал привратник.

Джани удивилась, а Михаил пожал плечами, однако же направился к воротам и увидел маленького оборванного человека с палкой в руке, улыбающегося беззубым ртом. Рядом с ним стоял серый ослик и прядал длинными ушами. То был Костка-тверичанин. Михаил несказанно обрадовался ему, засмеялся, обнял его и, похлопывая по плечам, ввел во двор.

Джани подозрительно оглядела Костку, брови её презрительно дрогнули, а тонкие губы поджались. По всему было заметно, что Костка ей совсем не понравился. Михаил сказал:

- Это Костка. Он вольный человек. Он служил у Бабиджи-бека.

- Что ему нужно?

- Он может быть нам полезен.

Джани не ответила, повернулась и ушла в дом. Михаил истолковал её молчание за согласие и повел Костку за собой в маленькую комнатку, которую занимал. Эта комнатка-келья располагалась в пристройке у западной стены дома, рядом с чуланом. В ней находилась лежанка у стенки и маленький простой стол.

Как только Михаил затворил за собой дощатую дверь, Костка сказал:

- Хан Бердибек убит.

- Да ты что! - воскликнул Михаил, присаживаясь на лежанку, покрытую овечьей шкурой.