Виктор Кудинов - Неволя

- Да где вы живете? В городе все об этом толкуют. Теперь ханом стал Кульпа. Говорят, началась такая резня среди беков и эмиров - любо-дорого посмотреть!

Костка улыбнулся своим беззубым ртом и добавил:

- А наш-то бек в степь удрал. Прихватил с собой мешок с добром, китаянку - и поминай как звали.

- А ты-то как же?

- Я-то? Что я? Я - человек свободный, птица вольная. Хочу - ему служу, хочу - другому. А Ергаш, разорви его собаки, в нукеры подался к мурзе Тогаю.

- Одним разбойником стало больше, - заметил Михаил, почесывая левое плечо через халат.

- Давно мечтал пограбить на Руси.

- Пусть пробует, башку-то живо сломят. Слушай, а кто же остался с отарой-то?

- Ашот. Да ещё один мужик. Присланный Бабиджей. Терехой звать. Все о тебе вспоминает. Жизнь, говорит, ты ему спас.

- Да что ты! - обрадовался Михаил. - Жив, выходит, Тереха-то! Погляди! А Вася, тогды, помре. Не дождался своего батюшки. Жалко.

- Да ты не горюй! Я вот тебе что принес-то, - сказал Костка, поспешно распутал котомочку и достал Евангелие, забытое Михаилом.

Лицо Михаила так и просветлело.

- Милай ты мой! Вот уважил так уважил. Ай да Костка!

Он принял книгу от Костки и бережно положил её на стол, полистал и посмотрел на своего товарища счастливыми глазами.

- Какую же ты мне радость-то доставил, Костка!

А тверичанин только моргнул жидкими светлыми ресницами и, улыбнувшись, смущенно развел руками, как бы говоря: "Чего уж там".

Глава девятнадцатая

Прошло немного времени, и по городу стали распространяться тревожные слухи о недовольстве беков и эмиров новым ханом. И что ни день, то все больше и больше. Кто-то возмутился ханской несправедливостью, кто-то проклял хана на площади, кто-то видел сон, как хана умчало черное облако... А один мулла так осмелел, что в своей проповеди во всеуслышание назвал хана вероотступником. Стражники бросились ловить муллу, но он как сквозь землю провалился, исчез бесследно.

Многие говорили, что то был не мулла, а шейх Джелаледдин Асхези, но это не так. Шейх был стар, а мулла сравнительно молод; шейх покинул Сарай после смерти хана Джанибека и ушел, как уверяли дервиши, жить в пустыню, разуверившись в людях, а тот мулла появился в Сарае совсем недавно и не без помощи влиятельных людей получил себе выгодное место в одной из центральных мечетей - место, которого иные добиваются большим трудом и долгими годами службы.

Так или иначе, все сошлись на том, что этот мулла неспроста оказался в Сарае и что одной проповедью дело не кончится. Так оно и вышло. Через десять дней мулла появился на площади перед дворцом Алтун-таш в белом длинном одеянии, с посохом в одной руке и черными четками в другой. Стражники раскрыли ворота и кинулись на него. Тут со всех сторон на площадь выскочили вооруженные люди и устремились во дворец. Никто не посмел их остановить. А вскоре глашатай на площади объявил, что в Сарае воцарился новый хан - Науруз, а Кульпа, враг всех мусульман, убит вместе со своими сыновьями.

Так произошла ещё одна смена хана, а Нагатай-бек ничего не знал. Он жил в своей усадьбе, словно в крепости, люди его не ходили дальше ворот, никого не принимали, даже дервишам ход в усадьбу был заказан.

Но как ни была предусмотрительна Джани, нельзя было уберечься от всеобщего смятения, нельзя было избежать треволнений и не быть затронутым борьбой враждующих сторон. Все это происходило помимо воли и желания, и непрошеные гости, гонимые, преследуемые, нет-нет и являлись вдруг из кровавого мира вражды, прося помощи, милосердия, спасения.

Как-то в конце февраля, поздним темным вечером, Михаил и Костка задержались во дворе. Весь дом уже погрузился в спокойный сон. Вся округа была объята глубокой тишиной. От таявшего снега исходил крепкий сырой запах. Черное небо блестело крупными звездами, которые слали на землю покой и умиротворение.

Михаил и Костка, задрав головы, смотрели ввысь. Таинственное мерцание далеких огоньков манило их, холодный свет завораживал. Вдруг им послышался какой-то шорох. Оба молча переглянулись. На верх глинобитной стены, отделявшей усадьбу от улицы, взобрался какой-то человек. Михаил и Костка затаились, приняв этого человека за злоумышленника.

Человек посидел, свесив ноги, вероятно не решаясь прыгать с такой высоты, покачался взад-вперед и вдруг полетел вниз. Нет, это был не прыжок - он свалился. Послышался глухой стук упавшего тела, слабый стон. Михаил и Костка подбежали к нему. Человек лежал навзничь, раскинув руки, не двигался. В темноте нельзя было разглядеть его лица. Костка ощупал плечи, спину упавшего, пальцы коснулись чего-то влажного, липкого. Он поднес их к глазам и увидел, что это кровь.

- Он ранен, - сказал Костка.

Упавший простонал.

- Он жив! - сказал Ознобишин. - Бери за ноги! Потащим в чулан.

Они с трудом доволокли грузное тело до дома, внесли в чулан и уложили на солому. Михаил снова вышел во двор, огляделся, прислушался. Ни души. Тихо. Значит, никто из слуг не заметил их. Он успокоился. Тем временем Костка зажег свечу, и при тусклом колеблющемся огоньке они увидели немолодого мужчину в темном порванном чекмене; голова у него посечена, ладони рук изрезаны, на плечах, груди - глубокие кровоточащие раны.

Спустя некоторое время в ворота раздались глухие настойчивые удары.

Встревоженные, Михаил и Костка выскочили во двор. Яркий свет появившейся в небе луны размыл темноту, и каждый предмет стал четко и ясно различим, черные тени лежали на голубом мерцающем снегу.

Старый привратник заковылял к воротам, остановился возле, опираясь на палку, слабым дрожащим голосом спросил:

- Кто там?

С улицы прозвучал властный грубый приказ:

- Именем хана... Отворяй, старая образина! И поскорей!

Как только двустворчатые ворота приотворились, в усадьбу ворвалось с десяток стражников с факелами, кривыми саблями наголо и круглыми выпуклыми щитами. Их предводитель показался следом верхом на сером в яблоках коне, косматом и широкогрудом.

Один из стражников, маленький, чернобородый, косой на один глаз, придержал стремя. Предводитель не спеша слез с коня. Как и все прибывшие, он был одет в темный ватный халат и островерхую меховую шапку, на широком военном поясе висела длинная сабля в ножнах. То был полноватый, широкоплечий человек. Он молча оглядел стоявших перед ним людей и спросил низким голосом:

- Кто векиль?

Михаил выступил вперед.

- Я векиль.

Из-под тяжелых век на него глянули настороженные раскосые глаза. Михаилу показалось что-то знакомое в круглом одутловатом лице старого воина. Но и тот заинтересовался векилем, его взгляд задержался на Ознобишине дольше, чем на других. Михаил напряг свою память, и вдруг его точно осенило - он вспомнил сотника Хасана, сопровождавшего Бабиджу. Он-то и был предводителем ханской стражи. Сотник спросил: