Виктор Кудинов - Неволя

А воевода, наклонясь к уху Михаила, заговорил приглушенным голосом:

- Что-то у вас тут, Михайла, нехорошо, неспокойно. Намедни мне один верный человек на базаре сказывал, что между мурзами большая вражда идет из-за ханов. Быть крови великой! Чуешь?

- Как не чуять! Чуем. Шатается Орда. Скудеет.

Воевода Мещеряков со строгим вниманием поглядел в лицо Михаила.

- Это хорошо, что ты такой глазастый. Ты, брат, примечай, смотри, слушай... Как что - весточку дал бы. На Москве, брат, теперича другой человек стал, не пужливый. И воеводы славные есть, и воины храбрые. Нам бы знать, что у них деется, чтобы врасплох не застали. Уразумел?

- Уразумел. Беречься надобно. Как не беречься. С ними, супостатами, ухо востро держи, не плошай!

- Вот и я о том. Давай, брат Михайла, землячкам своим помогай как можешь... А мы о женке твоей да о мальчонке попечемся, в обиду не дадим. А там, глядишь, и из неволи поможем выбраться. Московские бояре своих слуг и друзей в беде не оставляют.

- Что женке да мальчонке моему подмогнете, за то низкий поклон и моя верная служба, - Михаил прижал руку к сердцу, - а что ежели выкупа, то погодить надобно. Сам попытаюсь. Есть такая надежа. А ежели неудача, тогды буду бить челом князю Московскому и вам, славным боярам московским.

Мещеряков широко улыбнулся и, дружески шлепнув Михаила по плечу тяжелой своей десницей, сказал:

- Бывай здоров, Михайла. Крепись, брат!

- И вы тож крепитесь и мужайте, добрые московские люди! - сказал Михаил и поклонился низко, по-русски, не слезая с коня. - А о том, что проведаю, на Москву дам знать. Как договорились.

На том и расстались.

Возвратившись в усадьбу, Михаил закрылся с Косткой в своей каморке. Он все ещё находился под впечатлением встречи с московскими людьми, и страстное желание оказаться вновь на Руси, в Москве, пробудилось в нем со жгучей силой. Он постоянно слышал в своих ушах насмешливый голос Мещерякова: "Ладная у тебя бабонька... и мальчонка твой растет... бойкий такой". И думал: "Значит, все-таки мальчик, мальчик... Золото мое, Настасья!" Он расхаживал по своей маленькой келье в распахнутом халате, громко вздыхал и потирал голую грудь, а Костка сидел у самой двери, на ковре, на поджатых ногах, и молча следил за Михаилом блестящими влажными глазами.

Успокоившись, Михаил остановился перед своим товарищем, спросил:

- Видел теперя Митю?

- Добрый отрок! - похвалил тот, растянув в улыбке беззубый рот.

- То-то! Дай ему возрасти! Мужем стать. Тогда он свое скажет. Попомни мое слово. Скажет! - Он снова потер грудь. - Сердце что-то давит. Дышать чижело.

- А ты молочка бы попил. Глядишь, и полегчает.

- Эх, что там молоко, Костка! На Русь нам надобно! Домой!

Как оказалось впоследствии, московские люди спешили не напрасно. Скоро в Орде произошла новая "замятня" - Тимур-ходжа убил своего отца и сам стал властвовать. Что тут сделалось! Стражники с палачами бродили по улицам, врывались в усадьбы богатеев и, если кого захватывали дома, волокли во дворец, а при сопротивлении резали на месте, как ягнят. Крики, плач, вопли, проклятия. Народ в ужасе попрятался по домам, всадники заметались по городу из конца в конец. Базар, рынки, бани опустели, все строительные и хозяйственные работы прекратились, ибо перепуганные работники разбежались кто куда. Отдельные вооруженные отряды мусульман под предводительством непокорных мурз нападали на такие же отряды. То в одном, то в другом местечке происходили яростные схватки, сопровождавшиеся погромами и пожарами. Сгорела мечеть, две общественные бани, погорели торговые лавки. Русские и армянские купцы дочиста были ограблены. Князь Константин Ростовский со своими людьми был раздет донага и крепко побит, так что едва жив, пеший, бежал из Сарая. Князь Дмитрий Константинович Суздальский отсиделся на дворе сарайского владыки, а его брат Андрей по выезде из города был встречен конным отрядом мусульман, но, проявив храбрость и дерзость, пробился сквозь них, ушел цел и невредим в русские пределы.

В этой "замятне" Тимур-ходжа не процарствовал и семи недель. Право на ханский престол у него стали оспаривать - молодой хан Абдуллах со своим покровителем Мамаем, кочевавшие на правом берегу Волги, и неизвестно откуда появившийся царевич Кильдибек, сын Джанибека, который, как уверяли дервиши, неудержимо, как полноводный весенний поток, во главе ногайцев двигался к городу. Действительно, его продвижение было настолько стремительным, что Тимуру-ходже Одноглазому едва удалось убежать за Волгу, где он был убит по указанию Мамая своим же нукером, обезглавлен и брошен на съедение зверям и птицам. Так был наказан отцеубийца.

Глава двадцать пятая

На заре, в тихий предутренний час, царевич Кильдибек с ногайцами вступил в город и занял опустевший дворец, а когда жители Сарая пробудились, они услышали от глашатаев, разъезжающих по улицам с барабанами и орущих во все горло, что у них новый хан. Это известие никого не удивило - напротив, горожане отнеслись к нему равнодушно, памятуя о том, что смена правителей не приносила ни покоя, ни радости, а только смуту и разорение. Не все ли равно простому люду, кто будет сидеть в ханском дворце, лишь бы установился наконец долгожданный мир и никто не мешал пасти скот и торговать.

С тем же равнодушием приняли эту весть и люди Нагатай-бека, хотя они-то могли и порадоваться: ведь их господин некогда спас царевича, как уверял дервиш Мансур, уберег его от смертельной опасности. Но кто поверит дервишу? Вечно он плетет какие-нибудь небылицы. Его уже давно никто не воспринимает всерьез: посмеются только, махнут рукой и пойдут по своим делам. А дервиш вскинется и застучит в гневе концом палки в твердую землю, чего с ним раньше никогда не случалось. Да ещё покачает головой. Ну и ослы! Нет, подлинные балбесы! Не хотят слушать - пусть не слушают, но скоро, очень скоро их господин, славный и благородный Нагатай-бек, станет в большом почете у нового хана! Да продлит Аллах его годы и побьет всех его врагов!

Так он говорил - и вот что произошло.

Как-то в темный час, после вечерней молитвы, пришел из дворца круглолицый молодой человек в лиловом халате в сопровождении двух рослых вооруженных стражников.

При разговоре с простыми людьми молодой человек держался очень вежливо, без того высокомерия, что было свойственно людям из дворца. Он спросил о Нагатай-беке, дома ли, как его здоровье и прочее, что полагается в этом случае. Михаил ответил, что уважаемый тархан, его хозяин, ещё не возвращался с летовья, а он, Озноби, - векиль Нагатай-бека и поверенный во всех его делах.

Молодой человек выслушал его и сказал:

- Очень жаль, что нет твоего господина. В таком случае тебе придется одеться и идти со мной во дворец.