Виктор Кудинов - Неволя

Наконец вышли на террасу и долго шли по ней, пока не оказались в длинном, широком и прямом, как улица, коридоре. Весь этот коридор ярко заливал солнечный свет. Он проникал через многочисленные узкие оконца, расположенные под самым потолком. Так как пол коридора был устлан пестрыми коврами, то они сняли обувь и пошли в одних носках.

В конце коридора, у коричневых двустворчатых закрытых дверей, стояли двое стражников с пиками. Там, за этими дверьми, как полагал Михаил, и находились покои ханши, и туда их вел векиль, теперь уже молчаливый и важный, полный достоинства и значительности от возложенных на него обязанностей. Он и двери растворил, и вошел в них первый, увлекая за собой Нагатая и Озноби.

Нагатай и Озноби с девочкой остались у порога, а Мустафа-бий, дважды поклонившись, двинулся через весь зал к стоявшему на возвышенности низкому трону, на котором восседала ещё нестарая полная женщина.

В зале находилось много юных девушек и девочек. Маленькие и большие, светловолосые и черноволосые, одетые в разноцветные одежды, совершенно непохожие одна на другую, потому что являлись дочерьми разных народов, населявших земли Орды, они были очень хороши, и сравнить их можно было только с красивыми цветами, собранными в один букет.

Это и были "дочки" Биби-ханум. Все они, как успели заметить пришедшие, были заняты каким-либо делом: одни вышивали на пяльцах, другие сматывали ленты, третьи, стоявшие неподалеку от трона, перебирали в большой лохани белый жемчуг. И среди этого молодого цветущего женского мира находился всего-навсего один мужчина - худенький мальчик-чтец, сидевший на низенькой скамеечке чуть поодаль ото всех и, не поднимая глаз, нараспев, по-бухарски произносивший суры Корана, водя пальцем по строкам толстой раскрытой книги.

Шесть маленьких лохматых собачек, лежавших у ног ханши, при виде пришедших повскакали и с пронзительным лаем устремились к двери. Маняша в страхе прижалась к Михаилу. Он обнял её одной рукой, шепнув, чтобы она стояла спокойно, не двигалась.

Собачки облаяли их, обнюхали и побежали прочь, виляя пушистыми хвостами, лишь одна, коричневой масти, с приплюснутым носом и вислыми ушами, вилась около Нагатая с противным пронзительным лаем и норовила укусить его за ногу.

Нагатай стоял ни жив ни мертв, вперив неподвижный испуганный взгляд свой в ханшу. Лицо его побелело, покрылось испариной, казалось, ещё немного - и он рухнет без чувств на пол. Михаил крепко подхватил его под локоть.

Ханша сердито прикрикнула на собачку:

- Кишь, проклятая! Замолчи! - и с улыбкой обратилась к беку: - Ближе, ближе, мой верный Нагатай. Вот не думала, что ты ко мне пожалуешь.

От ласковых слов ханши и её улыбки у Нагатая отлегло от сердца, и он засеменил на середину зала, шепнув Михаилу: "Не отставай, Озноби! Пропаду!"

Михаил, держа Маняшу за руку, последовал за беком. И когда тот встал на колени, встали и они. Михаил и Маняша поклонились до пола. Все присутствующие с любопытством смотрели на них, один лишь чтец продолжал произносить нараспев: "Аль рахман! Аль рахман!"

- Встаньте! - распорядилась ханша и махнула платочком.

Светловолосая девочка, круглолицая, с румянцем на щеках, молча поднесла квадратную скамеечку и поставила возле Нагатая.

- Садись! - сказала ханша.

Сидеть в присутствии ханши была великая честь, и Нагатай, считавший себя недостойным этого, остался стоять, икая от волнения.

- Что же ты, бек? Не в твои годы стоять столбом. Присядь!

Нагатай не опустился, а рухнул на скамью, произнося слова благодарности и любви к великой госпоже, дочери Бердибека, потомка Чингисидов, с благоговейным почтением взирая на её властное крупное лицо, густо покрытое белилами и румянами, на котором резко и живо выделялись черные, как угли, блестящие глаза. Одета она была в несколько платьев из голубого и белого шелка, голову венчал рогатый убор, из-за своей массивности казавшийся тяжелым.

- Что тебя привело ко мне, бек? Уж не беда ли какая? Как твое здоровье? Как поживает твоя дочь, Джани?

Нагатаю стало приятно, что ханша поинтересовалась о его здоровье, вспомнила его дочку, которая девочкой некоторое время находилась при ней, и, поблагодарив, ответил, что нет у него никакой беды, что сам он жив-здоров, и внук его растет и здравствует, и того же все они желают ей, своей милостивой госпоже, и всем её близким.

- У тебя есть внук? Значит, наша маленькая Джани родила сыночка? Очень хорошо. А это кто с тобой?

- Озноби. Мой векиль.

Михаил низко поклонился в знак почтения и медленно распрямился. Ханша перевела свой взгляд на бека и сказала:

- Я слушаю тебя, мой верный Нагатай.

Нагатай-бек откашлялся, собрался с духом и сказал:

- Моя великая госпожа... смиренный раб твой просит тебя... будь милостива, не откажи... прими от меня... этот скромный подарок.

И Нагатай за руку потянул к себе девочку. Та подошла к нему и встала с низко опущенной головкой. Бек пальцем под подбородок приподнял её лицо. Встревоженные прекрасные детские очи глянули на ханшу, а затем длинные темные реснички скромно опустились, прикрывая их.

Ханша восхищенно произнесла:

- Ишь ты... миленькая, миленькая... Подойди поближе, дитя!

Маняша не двинулась с места и стояла потупившись.

- Она в своем уме? Не дурочка? А то привели мне одну. Уж такая распригожая, а оказалось, что у неё здесь ничего нет, - и она повертела указательным пальцем левой руки у своего виска. - Дитя, ты не дурочка? Почему она молчит?

Перехватив смятенный взгляд Нагатай-бека, Михаил смущенно кашлянул в кулак и произнес:

- Не разумеет по-татарски, великая госпожа.

- Так объясни!

Михаил заглянул в лицо девочки, улыбнулся и сказал по-русски:

- Поклонись ханум, Маняша.

Испуганный детский взгляд устремился на Михаила, и он увидел, что реснички мокры от слез. Он постарался приободрить ее:

- Не бойся! Тута тебя никто не обидит.

Маняша низко, по-русски, поклонилась, правой рукой коснувшись ковра. Все, находившиеся в зале, одобрительно зашептались, а ханша с улыбкой закивала головой.

- Пусть она сядет вот сюда! - она указала местечко возле своих ног.

Михаил шепнул девочке:

- Подойди к госпоже, Маня... сядь подле...

Девочка несмело, потупившись, приблизилась к возвышению, покрытому коврами, на котором находился трон ханши, и присела. Одна из дочек поднесла небольшой поднос со сладостями и поставила перед Маняшей.

- Кушай! - ласково предложила Биби-ханум и обратила свой взор на Нагатая. - Мне нравится эта девочка, бек. Ты мне угодил. Я беру её к себе.

И, слабо растянув губы в улыбке, она взмахнула платочком, что означало окончание аудиенции.

Склонясь, прижав правую руку к сердцу, Нагатай-бек и Михаил попятились к двери. Михаил украдкой взглянул последний раз на Маняшу и заметил, что она не сводит с него блестящие от слез глаза. Надолго запомнится этот полный печали взгляд её, долго он будет терзать его совесть. "Свинья я! Скотина!" - ругал он сам себя. Только сейчас до него дошло, что они могли и не водить сюда Маняшу. А теперь уж ничего не поправишь: девочка останется у ханши навсегда! Ему было горько сознавать это. И, как всегда бывает в таких случаях, он попытался успокоить себя слабой надеждой, что все обойдется и девочке будет лучше во дворце, чем где-либо.