Виктор Кудинов - Неволя

- Брат! Ежели появится Вельяминов в Серпухове али ищо где, велю схватить и доставить на твой суд! Будь покоен. Ни ложью, ни златом меня не совратить.

- Спасибо, брат! - ответил князь Дмитрий. - Знаю, так и поступишь. И, улыбнувшись, добавил с необыкновенною мягкостью в голосе: - Да ты сядь... сядь...

А сам поднялся и прошелся по скрипевшим и слегка прогибавшимся под ним узеньким половицам до перил гульбища, положил руку на столбец и, устремив свой взгляд на Москву-реку, в зеленую даль, не обращаясь ни к кому отдельно, проговорил:

- Знать, правильно мы делаем, что войско сбираем. А чтобы Бегич-мурза не застал нас врасплох, к Оке двинемся. Встренем его подале от Москвы. - И, повернувши голову, спросил Ознобишина: - Известно ли, каково войско у Бегича?

Михаил помедлил с ответом, боясь быть неточным, ведь о действительном числе войска Бегича он ничего не знал.

- Видишь ли, великий князь, - начал он рассуждать. - Бегич-мурза не ходит с малой силой. Любит, когда у него перевес. Думаю, три-четыре тумена Мамай ему выделит. Ежели не больше. Для внезапного нападения этого вполне достаточно. А это главное, в чем Бегич силен. Мурза храбр, мужествен, всегда впереди войска ездит. Весьма искусно владеет саблей и копьем. В поединках всегда одерживает победу.

- Ба! Каков богатырь! А ты молчал, - неожиданно воскликнул Петр Мещеряков, выпучив глаза. - Вот с кем мне столкнуться. Ты, Михал, его укажи...

Это заявление вызвало на всех лицах улыбки. Воевода был известный поединщик. Он принимал участие во многих схватках московских войск с неприятелем. Перед битвой, по обычаю, всегда первыми сходились храбрецы по одному, по двое с каждой стороны. В таких поединках Мещеряков сокрушил тверичанина Прокопа, литовца Якоба, рязанца Прохора, татарина Али-багадура и других безымянных витязей. Он одинаково ловко владел копьем, мечом и железной палицей, которая в его сильной руке была особенно грозным оружием. Воевода не знал страха, никогда не поворачивался к врагу спиной, и хотя его тело было покрыто рубцами от глубоких заживших ран, хотя дважды он был тяжело ранен, его храбрый дух никому не удалось сокрушить.

Дмитрий Михайлович Волынский, до этого молчавший, покачал головой и сказал Ознобишину:

- Что ты наделал, полоняник? Теперя наш Петро потеряет покой. Спать не будет.

- И впрямь не усну. Всегда мечтал о таком сопернике. И на тебе! Сам ко мне навстречу едет. Такой удачи и желать нельзя.

- Не радуйся, буйна головушка, - с легкой насмешкой заявил великий князь, и глаза его при этом лукаво заблестели. - Еще неизвестно, что может приключиться. Смотри в оба! Бегич-мурза на руку весьма могуч.

- Знаю, знаю, великий князь. Нам бы лишь встренуться. А уж ежели встренемся, я его как милого лелеять буду, - Мещеряков сжал свой крепкий кулак размером с маленькую булаву и хитро прищурился, чем вызвал у князей Серпуховского и Волынского громкий смех.

Великий князь, подойдя к скамье и сев на краешек, широко расставя ноги, обутые в мягкие кожаные сапоги без каблуков, вновь спросил Ознобишина:

- Ответь-ка мне, полоняник, каков ордынец теперя, по-прежнему ли охоч до чужого добра?

- Охоч-то он охоч, великий князь, да побаиваться начал русской силы. Без прежнего бахвальства в поход идет, все боле помалкивает, а бабы их все боле плачут.

Дмитрий Михайлович Волынский зашевелился на скамье, усмехнулся и удовлетворенно сверху вниз погладил свою густую жесткую бороду, всю в серебристых тугих завитках.

- Знает кошка, чье мясо съела! - буркнул он, подмигивая воеводе Мещерякову.

Князь Дмитрий что-то сказал отроку, и тот ушел с гульбища во внутренний покой. Вскоре он возвратился, неся оружие, состоящее из короткого лука, закрепленного на деревянном основании. То был самострел. Взяв его в руки и любовно оглядев, князь Дмитрий спросил, имеется ли такое у Мамаевых воинов.

Ознобишин покачал головой.

- Не замечал, великий князь. - А потом уже уверенней: - Да где там: его оружейники такого делать ещё не могут.

- А мои уже изловчились. Хоть и невелик, да дорог: бьет в цель с пяти сотен шагов.

- Ишь ты-ы! - бесхитростно подивился Михаил, радуясь не столько самострелу, сколько самому князю, его любви к оружию, что в понятии Михаила было самым высшим достоинством мужчины. - Лучший ордынский лук бьет только на три сотни, а то и меньше. Этот же на все пять.

- Какие луки у басурман, и у нас имеются. А этих вот с добрых семь сотен наберется. Так что начнем их стрелами засыпать раньше, чем они нас.

- Добро, великий князь! Их конная атака сразу захлебнется. Павшие кони и всадники сдержат остальных. Начнется свалка. Вот тут-то по ним и вдарить! Добро бы ещё на бугре встать, чтобы кони их не больно-то разогнались.

- Верно говоришь, полоняник! Место такое искать надобно. А в рукопашной ордынцы противу наших не устоят. Побегут, родимец их расшиби!

- Побегут, - подхватил с улыбкой Михаил. - Ей-бог, побегут!

- Ох, и славна будет рубка! - зачмокал губами Мещеряков, закрывая глаза в предвкушении будущего ратоборства, в котором он даст разгуляться своей силушке.

Это восклицание вызвало у великого князя снисходительную улыбку, и он покачал крупной темноволосой головой, как бы журя воеводу за нетерпение, потом, глянув серьезно на Ознобишина, сказал:

- За вести благодарим. А что, Петр Васильевич, за сыном ево послано ли?

- Послано, великий князь. Должен уж тута быть.

- Ожидает, поди. Ну так идите же, идите. - И, видя, что Михаил медлит, смотрит на князя и как-то красноречиво молчит, спросил: - Не хочешь ли мне ещё что поведать, полоняник?

- Великий князь! Дозволь мне землями владеть, как прежде, и служить тебе.

- Да, да. Как же. Все земли, что при батюшке моем за тобой были, останутся при тебе. Велю дьяку грамотку написать. Нам такие слуги надобны.

- Благодарю, великий князь! - обрадовался Михаил и низко, с достоинством поклонился по русскому обычаю: коснулся пальцами правой руки пола и распрямился.

Возвращались прежним путем, по сумеречным тихим палатам, в углах которых таилась непроницаемая тьма и свиристел сверчок. Петр Мещеряков гудел над ухом Михаила:

- Как князь наш, Михал?

- Хорош, Петро! Видит Бог, хорош! С таким князем никакой ворог нам не страшен.

На ярко освещенном солнцем дворе, неподалеку от крыльца, сбилась небольшая группа молодых дружинников. Михаил без труда распознал многих гридней, виденных им прежде, но среди них стояло трое парней, только что прибывших, - короткие узкие голенища их сапог были покрыты дорожной пылью.

- А вот и Данилка прискакал.

- Который? - глухо проговорил Михаил изменившимся голосом: колючий комок подкатил к горлу, сдерживая дыхание, а предательские слезы вдруг стали застилать глаза.

- Сам угляди который, - ухмыльнулся воевода. - Гляди, гляди!