Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

В Вашей стройной системе нет существенной поправки: поправки на наличную Россию. Уверен, что вблизи Вы бы увидели, что дело много сложнее.

Теперь еще одно замечание о тактике. Мы совершили радикальную переоценку старых канонов и кумиров. Увидели голыми многих королей общественности… Дали им чистую отставку, вместе со всем отжившим прошлым… но себя, себя мы не переоценили. Даже мысль мало в голову приходила, что старое и дурное и, как это ни грустно, хорошее тоже откинуто и не годится. Люди старого типа не подходят не только как строители, но и как строительный материал. А мы от них. И первая задача – разрыв с традицией, врастание в новую жизнь, а для этого надо научиться питаться ее соками, воспринимать ее органически целостно, мало изменить миросозерцание, должно измениться мироощущение. Это не задача, а условие… для многих при всем добром желании невыполнимое. Из двух интеллигентских грехов – схематизма и личной преувеличенной самооценки – вырос развал «Смены вех». Сколько людей – столько схем… их столкновение, затем столкновение лиц. Долго и грустно писать об этом. Главная и почти единственная вина на Юрии Вениаминовиче[Ключникове], который чрезмерно выпятил личный момент… Я долгое время пытался сперва предотвратить разрыв, затем ликвидировать его. Это удалось далеко не вполне. Юрий Вениаминович[Ключников] несмотря на внешнее, формальное примирение затаил обиду… в частности, а пожалуй, и в особенности, на меня. Я же, несмотря на резкое расхождение с «Накануне» по многим вопросам, недовольство его тоном и впадением не в мой «нео», а просто в «перепев-коммунизм», поддерживаю с ним добрые отношения, по мере возможности пишу там и считаю, что при всем различии течений и крыльев – мы можем уживаться под одной крышей, делать общее дело. Притом дело не идеологическое, а практическое – борьба с эмиграцией, за Россию. Это последняя оставшаяся нам групповая тактика. Кроме нее, остается тактика личная – это то врастание в Новую Россию, о котором я уже говорил. Другого пути нет. А на нем очень большое сближение с коммунистами, естественная неизбежность. Или с Россией и коммунистами, или отойти в сторону и ждать создания каких-то новых сил , одновременно действенных и антикоммунистических… Но для такой «тактики» надо либо непримиримо ненавидеть революцию, либо быть равнодушным к России. Но, во-первых, можно не дождаться, во-вторых, если такие силы и создадутся, ожидающие в стороне, окажутся без всяких соединяющих с этими силами приводов. Это неизбежно. Только в активном переживании эпохи путь к участию в строительстве будущей России. А активность сейчас возможна лишь двух видов: или с Россией, а значит, и с коммунистами, или против России. Третьего выхода нет, <���…> так как меньшевистский политический онанизм, конечно, не выход. И так – приемлемость коммунизма без веры и уже, разумеется, без догматизации его, и сближение, сотрудничество с коммунистами без растворения в них. Таковы мои требования к себе. «Группы», для которой это могло бы служить тактической директивой нет, и потому остается то, что я назвал тактикой единиц. Я твердо убежден, что мы (такие как я) войдем в новую жизнь России, срастемся с нею органически и будем одним из действенных, творческих факторов ее.

В то далекое время, когда создадутся в результате экономической кристаллизации новые, жизнеспособные социальные силы, в том числе и в значительной степени и хозяйственный мужичок, может наступить столкновение между государственно-национальными интересами России и отвлеченными требованиями целесообразной экономической организации. Я уверен, что РКП сумеет и тогда найти жизненный синтез требований идеала с задачами дня.

11 месяцев жизни в России и непосредственного наблюдения над коммунистами в работе дают мне достаточно пищи для такой уверенности.

Если бы она была обманута – мы оказались бы против коммунистов с хозяйственным мужичком. Но для этого надо, чтобы этот самый мужичок государственно вырос, оформился, стал крепко и сознательно на ноги, <���…> а для этого ему еще лет 10–15 надо проходить школу РКП.

Школу по широте охвата, уплотненности энергии и тщательности деталировки не имеющую ничего себе равного. Коммунисты правы, видя опасность чистоте идеологии как раз в нас, правы, называя нас «резервами буржуазии»… и мы честно должны давать чувствовать эту черту между «они» и «мы». Вы правы – в «Накануне» этого нет, как нет и надлежащего тона. Это жаль, <���…> но заниматься интеллигентским самолюбованием, быть нарциссами, подчеркивая чистоту своих одежд и верность «традиции независимости». Неуместно «отмежевываться» – это лежневская тактика, это бессознательная спекуляция на нелюбви к революции и ненависти к большевикам интеллигента-обывателя – мне глубоко неприятна и чужда. Да и, боюсь, – в этой спекуляции достаточно сознательности.

Я пишу «нелюбовь» к революции – вовсе не потому, что сам люблю ее, воспринял ее пафос не только мыслью, но и чувством… совсем нет. Все мы для революции – чужие… и, пожалуй, лучше яшновское «чур, меня, чур», чем запоздалая «осанна» и «да святится» кое-кого из коллег. Но не будучи революционерами ни по прошлому, ни по темпераменту, мы должны быть далеки и от обывательской злобы за оттоптанные революцией мозоли.

Письмо делается «угрожаемым по бесконечности». На эти темы нам бы поговорить с Вами ночки 3–4! Чувствую, что ни с кем не было бы мне легче если не столковаться вполне, то до конца понять друг друга. Как только выдастся минута посвободней, напишу статью для альманаха.

Буду рад получить весть от Вас.

О выступлениях Юрия Вениаминовича[Ключникова] мне, как соучастнику, судить трудно – меня они не удовлетворяли и, должен сказать, выступление его в Доме литераторов не было достаточно определенно. Наиболее близкий и ценный мотив «сменовехизма» с моей точки зрения – национальный – он старательно замалчивал. Я выдвигал его постоянно, настойчиво и рельефно. Был вознагражден тем, что на диспуте в Москве с Мещеряковым, Полонским и Преображенским получил записку: «Товарищ Потехин! Боюсь, что после Вашего доклада я чувствую себя более сменовеховцем, чем коммунистом». Вообще, сочувствующих записок я получил много.

Занят я здесь зверски – печатаю книги (чужие), мечтаю организовать издательство. Живу напряженно деятельно. Переездом удовлетворен» [262].

А вскоре, в мае 1923 г., пришло новое письмо Ю. Н. Потехина Н. В. Устрялову: «Прежде всего, о моей идеологической информации и о «Накануне». Конечно, второе ни в каком случае не представляет тактического выражения первого. То, что я Вам писал – это моя первоначальная позиция; как я думаю, достаточно последовательная, выдержанная и продуманная. Я ощущаю в себе большую идеологическую и тактическую цельность, но ни на минуту не забываю, что это «тактика единиц». «Накануне» до известной степени дает мне выявлять свою политическую и идейную физиономию – это плюс. Выявление себя через «Накануне» несколько замутняет персональный облик и дает повод (и, к сожалению, основание) для двусмысленной лежневской критики – это минус. Я считаю плюс более важным и поддерживаю связь с «Накануне» идя с открытыми глазами на возможность критики и упреков в стиле «Размена вех».