Андрей Квакин - Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

б) Поручить т.т. Степанову и Крестинскому подготовить издание в Париже полуофициоза (не коммунистической газеты, но со строго обеспеченным советским характером)» [328].

Окончательно закрытие «Накануне» зафиксировано на заседании Политбюро 14 августа 1924 г:

«ПРОТОКОЛ № 18

ЗАСЕДАНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК РКП ОТ 14/VIII -1924 г.

ПРИСУТСТВОВАЛИ: члены Политбюро т.т. Бухарин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Троцкий.

Кандидаты тт. Рудзутак, Дзержинский.

Члены ЦК: тт. Бубнов, Ворошилов, Харитонов, Андреев, Догадов.

Кандидаты: тт. Смилга, Шмидт В.

Члены ЦКК тт. Янсон, Ярославский.

СЛУШАЛИ: 1-в. О «Накануне» (ПБ от 3/VI пр. № 1. 1-И)

(т.т. Чичерин, Брюханов)

ПОСТАНОВИЛИ: а) Поручить т. Крестинскому окончательно ликвидировать коммерческие отношения с газетой «Накануне» с наименьшими расходами денежных средств со взятием всех активов газеты.

Б) Поручить Секретариату разослать всем членам Политбюро справку о положении дела с изданием газеты в Париже, во исполнение постановления Политбюро от 3/VI–24 г. (пр. № 1.п.1-И)» [329].

В эмиграции после закрытия «Накануне» лишь Н. В. Устрялов в Харбине продолжал проповедовать сменовеховские идеи. Сам Устрялов в дневнике определял свое новое положение следующим образом:

«XII съезд компартии показывает, что на спуске встречаются рытвины, а тормоза грозятся вовсе застопорить весь возок. Тогда – беда!..

Признаться, я теперь доволен, что живу в Харбине, а не в Берлине, где пришлось бы слишком глубоко и безоглядно уйти в конкретную политику (заставили бы и враги, и друзья). А время не способствует поспешному и чрезмерному выявлению себя до конца. Особенно же опасны какие-либо увлечения, «движения чувств». Отсюда удобнее наблюдать и проявлять необходимую трезвость в оценках и констатирования.

Между прочим, любопытна перемена фронта к нам, сменовеховцам, со стороны большевиков. Теперь и в речах, и в прессе они ополчаются на нас. Словно наши дружеские объятия для них страшнее Деникина и Врангеля. И впрямь – не слишком ли от них душно правоверному коммунизму?

Иногда ведь объятиями можно задушить. Это большевики отлично понимают и потому к горячим ласкам «Накануне» относятся не менее опасливо, нежели к моей холодной лояльности. Им нужно сохранить суровость своих партийных когорт, а нашими устами в коммунистические ряды напускается туман, насквозь проникнутый миазмами пореволюционной буржуазии и русского национализма.

Но трудно от этого тумана отделаться при нынешних условиях.

Пусть почитает кому следует. Желательно во всех отношениях» [330].

Уже нельзя было говорить о «Смене вех» как об общественно-политической альтернативе большевизму в России, ибо основные идеи сборника «Смена вех» и последующих изданий сменовеховцев оказались утраченными. Вернувшись из российского зарубежья на родину, ставшую теперь Советским Союзом, все идеологи сменовеховства постепенно были вынуждены признать «ошибочность» прежних своих воззрений, покаяться в «идейных заблуждениях» и «поклясться в верности» сталинизму, что не спасло большинство из них от «чисток» сталинского репрессивного аппарата.

В отечественной историографии утвердился тезис о том, что к середине 1924 г. сменовеховство «уже исчерпало себя» [331]. Подобные суждения базировались на высказываниях «великого вождя всех времен и народов», который в Политическом отчете ЦК ВКП(б) 18 декабря 1925 г. охарактеризовал сменовеховство как идеологию новой буржуазии, «растущей и мало-помалу смыкающейся с кулаком и со служилой интеллигенцией, <���…> состоящую в том, что Коммунистическая партия должна переродиться, причем большевики должны подойти к порогу демократической республики» [332]. Из письма Г. Е. Зиновьева Н. К. Крупской от 5 сентября 1925 г. мы узнаем о том, что в высших эшелонах большевистского руководства продолжали внимательно отслеживать идеи сменовеховцев: «Вышла книга Устрялова – замечательная . Помните, В. И. [Ленин] называл его даже диалектиком. Он, шельмец, умен и талантлив. Но абсолютно – враг» [333]. Для подавляющего большинства советских людей данные «вражеские» идеи были в результате цензурных ограничений недоступны.

А на XV съезде ВКП(б) в Политическом отчете ЦК 3 декабря 1927 г. И. В. Сталин утверждал, что в результате успехов социалистического строительства ухудшение положения «новой буржуазии» и «средних слоев» вызывает «контрреволюционное настроение в этой среде. Отсюда сменовеховская идеология, как модный товар на политическом рынке новой буржуазии» [334]. В связи с этим «великий вождь» подчеркивал, что имеется «факт дифференциации интеллигенции, факт отхода от сменовеховства, отхода к советской власти» [335]. В дальнейшем подобные суждения стали основополагающими в советской историографии «Смены вех», определяющей это сложное общественно-политическое течение как «буржуазно-реставраторское».

В действительности идеи сменовеховства способствовали переходу на службу большевистской власти тысяч высококвалифицированных специалистов. Их идейная эволюция в условиях «диктатуры пролетариата» протекала иначе и под воздействием иных факторов, чем у идеологов Третьего Пути. Кроме оставшихся за рубежом, почти всех идеологов сменовеховства, вернувшихся на родину, ждала печальная судьба жертв «большого террора»: в 1937–1938 гг. погибли И. М. Василевский (Не-Буква), А. В. Бобрищев-Пушкин, Ю. В. Ключников, Ю. Н. Потехин, Г. Л. Кирдецов, С. С. Лукьянов, Н. В. Устрялов и др. [336]Таким образом, ряд факторов отечественной истории был совершенно неблагоприятен для постепенных сдвигов в обществе к полюсу диалога. Но даже в условиях раскручивания «большого террора» в СССР сохранялась некоторая мера толерантности, достижимая через определенный конформизм интеллигенции с властью. Будучи в тех условиях аттрактором, данная попытка достижения конформизма с властью была унаследована от предшествующих поколений интеллигенции. И этот конформизм интеллигенции в 1920-е годы показывает, что в конкретных исторических условиях любому человеку всегда остается определенный зазор для отклонений в своем общественном поведении к полюсу конфронтации или к полюсу толерантности.

Уже в 1920-е годы идеи Третьего Пути трансформировались в разные течения, направления и взгляды. По мнению П. Н. Милюкова, идеи изживания белой парадигмы и надежды на перерождение большевизма пытались проводить не только сменовеховцы в 1921 г., но и российские возвращенцы в Болгарии в 1922–1923 гг., и «пешехоновцы» в 1923–1924 гг., и «кусковцы» в 1925–1926 гг. [337]. А М. П. Арцыбашев дополнял список последователей идей Третьего Пути, называя их «новыми ультрафиолетовыми сменовеховцами», Е. Д. Кусковой, С. Н. Прокоповичем, Ф. А. Степуном и самим П. Н. Милюковым: «Число их сторонников умножается не по дням, а по часам, и в последнее время с ними начинаешь сталкиваться там, где меньше всего можно было бы этого ожидать» [338].