Геомар Куликов - Спокойствие не восстановлено

Маленькие слепые окна черных покосившихся изб, крытых потемневшей от дождя и зноя соломой, глядели скорбно и безнадежно. Словно сознавали: солнце, свет и радость не для них. Их обитателям уготована участь трудная и печальная. Гошка пронзительно-остро вдруг почувствовал и понял: тут находится изба, в которой он родился, именно здесь его место, а не в белом с веселой зеленой крышей доме. Приподнятое, взволнованное настроение точно ветром сдуло. Сердце заныло тоской и тревогой.

Их заметили, однако встречали и провожали равнодушными глазами. Лениво тявкнула у покосившихся ворот рыжая лохматая собака и отвернулась.

- Точно чужие, - удивилась вслух тетка Пелагея. - Не признают.

- И хорошо... - откликнулась Гошкина мать. - Сраму меньше.

Баба с порожними ведрами на коромысле, шедшая к колодцу, замерла посреди улицы и охнула:

- Никак, Яковлевы?! - И, потрясенная своим открытием, завопила во весь голос: - Люди добрые! Что делается, вот они, Яковлевы-то!

И что озадачило Гошку, и не одного его, но и всех остальных, кинулась не к ним, по женскому обыкновению расспрашивать, что и как, а в избу, да еще ухитрилась крикнуть через соседний забор кому-то неведомому:

- Слышь, Клань, Яковлевы объявились!

- Экая сорока длиннохвостая... - проворчал дед.

Из изб полезли старики и старухи, посыпались горохом ребятишки, и скоро Яковлевы шагали, сопровождаемые целой галдящей толпой. Бабы ахали и охали, внимая рассказу о московском пожаре, а Дуська, бойкая и говорливая вдова, первая опознавшая Яковлевых, громогласно причитала:

- Известно, родименькие, иде тонко, там и рвется... Как же вы теперь жить-то будете? Иде обретаться?

И другие глядели на них с видимым сочувствием. Деда Дуськины причитания вывели из терпения:

- Где жили, там и будем. В избе, чай, не на облаках и не в поле...

- Так ить избы вашей нету, - сказала Дуська.

- Как так нету?

- Очень просто. Растащили вашу избу-то.

- Пошто ерунду мелешь... - дед остановился. - Как так растащили? Кто?

- Разобрали по бревнышку. Почитай, всем миром. Ить кто думал али гадал, что вы возвернетесь? Староста баял, у вас в Москве не дом - хоромы.

Дед переменился в лице и заспешил далее. Гошка заметил: многие из тех, кто сопровождал их до сих пор, как бы засмущались и помаленьку стали отставать. Яковлевых теперь провожали почти одни ребятишки, да позади, чуть в отдалении, плелись два дряхлых старика и три Сгорбленные старухи.

Избы и впрямь не было. За остатками ветхой изгороди виднелась полянка не полянка, не поймешь что: где топорщилась сухая прошлогодняя трава полынь да репейники - и пробивалась первая зелень. Далее виднелись грядки и одиноко торчали три неухоженных яблоньки.

Дед скинул шапку, перекрестился троекратно и дрогнувшими губами произнес:

- За что же?.. За какие прегрешения?..

Взвыла дурным голосом тетка Пелагея. Заплакала беззвучно Гошкина мать, а следом за ней утер слезы и дядя Иван:

- Аж печку растащили, нехристи...

- Жить-то как, миленькие?! - надрывалась, сорвав платок и дергая волосы, тетка Пелагея. - Убивцы, ироды окаянные... Детишек-то куда?!

Дед Семен отер слезы, высморкался:

- Нечего голосить попусту. Надобно к господам идти, просить подмоги. Оброк платили исправно, перед ними мы без вины. - Вздохнул: - Ах, соседи-соседушки...

Подоспели новые люди, которых Гошка не знал в лицо, вернее сказать, не помнил. Оказались они яковлевской родней: дедовым двоюродным братом Тимофеем, дряхлым, с палочкой, его невесткой Нюркой, ожидавшей ребенка. С ними полдюжина ребятишек, мал-мала меньше, босоногих, сопливых, одетых в лохмотья.

- Айдате в избу, - сказал дед Тимофей. - Поди, ноженьки не казенные.

Всем следовать за ним не довелось, потому что, разбрызгивая грязь, прибежал мальчишка, помоложе Гошки, и, едва переведя дух, объявил:

- Барин требует.

- Дали б людям передохнуть с дороги... - неодобрительно проговорил дед Тимофей.

- Немедля, велено.

Малый во все глаза таращился на вновь прибывших.

- Идите, бабы, в избу, а мы пойдем к барину, - решил дед Семен.

Убого выглядела избенка снаружи, но внутри оказалась еще хуже. Земляной пол. Низкий, прогнивший - того гляди, рухнет - потолок, подпертый посередке трухлявым бревном. Большущая, в пол-избы обшарпанная печь, колченогий маленький стол. Над ним, в красном углу, закопченная икона. И батюшки мои! - пятеро или шестеро чумазых ребятишек на полу, один в люльке орет-надрывается, на печке старуха кряхтит, тут же поросенок хрюкает, куры квохчут и два гуся шипят. Заметив Гошкину растерянность, дед Тимофей развел руками:

- Живем, внучек, в тесноте, да и в обиде. Давно бы следовало подновить избу, а лесу нету. Где возьмешь, лес-то?

Скинули котомки - к ним ребятишки.

- Кышь! - прикрикнул дед Тимофей. - Кышь, окаянные!

Но похоже, слово его мало что значило. Принялись канючить на разные голоса:

- Гостинчика, тетя, дай...

Гошкина мать принялась рыться в котомке, а тетка Пелагея всплеснулась:

- Да откуда, сироты мои, взяться гостинцу. В исподнем повыскакивали из огня. Хорошо, что остались живы. А тут аспиды, нехристи проклятущие разворовали избу.

- И-и, - покачал головой дед Тимофей. - Не суди так. От нужды человек и чего не хочет сделает. Лесу - нет. Известная наша сторона. А избенки чинить надоть. Валются они. Вот и взяли, кто что сумел.

- Нешто чужое можно? Дознаюсь - я им покажу!

- Так ить и дознаваться неча. Секретов тут нету. С меня и можешь начать...

Тетка Пелагея, да и Гошка с матерью недоуменно уставились на старика.

- Столб-то, коим потолок подперт, аккурат взят из вашей избы. Кабы не он, может, нас тут всех давно подавило, ровно тараканов. Вишь, вовсе разваливается избенка.

Тетка Пелагея заплакала:

- Родственнички, чтоб вам всем... Нам куда теперь деваться? Под открытым небом ночевать? Староста чего глядел? Иль барина не убоялся?

- Так барин сам и дозволил. Пошел к нему Гришка-Косой просить лесу на починку избы, а он: нету лесу. Гришка ему - валится, мол, халупа, того гляди, вовсе рухнет. Он и отвечает: возьми, мол, со двора Семена Яковлева. Ну, а за Гришкой - остальные. Мы - по-родственному, зазорно вроде последнее бревно из нижнего венца выпросили у старосты. А не мы, так кто иной. Какая разница?

- Верно, касатки. Все верно... - подтвердила с печки старуха. - Барин дозволил, а староста распоряжение делал: кому и сколько. Нам бы поранее подойти, да посовестились.

Дед с отцом и дядей Иваном вернулись хмурые и, как показалось Гошке, обескураженные.

- Много ли выходили? - спросил дед Тимофей.

- Похоже, пшик.

- Как так?

- В ножки барину поклонились. Вспомоществования попросил: мол, лесу самую малость - крышу возвести над головой. Отвечает: подумаю, дескать, а покудова идите.