Геомар Куликов - Спокойствие не восстановлено

- Именно так-с! - встрял до того молчавший Неделин. - Им терять нечего. А вы изволите рубить сук, на котором восседаете-с.

- Позвольте, но сам государь... - смутился Горюнов.

- Государь тут ни при чем, - твердо парировал штабс-капитан. Мудрствуют чиновники-сановники, что его окружают. Поверьте мне, старику, крепостные ни в какой воле не нуждаются! Мужик что дитя. Не пороть его, работу вовсе бросит. Будет сидеть с утра до ночи в кабаке. Все с себя спустит. Уж я их знаю довольно.

Горюнов оторопело перевел взгляд с одного из своих собеседников на другого.

- Но помилуйте, они бунтуют...

- Не сами, сударь, их социалисты подбивают.

- И английские шпионы... Они-с... - заговорщически добавил Неделин.

- Да, молодой человек, - назидательно вступил Стабарин, - вы в Петербурге далеки от настоящей России. Слушаете неизвестно кого. А мужичок-то не хочет вашей воли. Не желает, и весь разговор. Вот, к примеру, крепостной малый, - Стабарин неожиданно обернулся к Гошке, жадно слушавшему спор. - Сыт, обут, одет, извините, не хуже иного... - Стабарин покосился на студента, - гм... городского жителя. Захочет ли он уйти от меня? Нужна ли ему ваша пресловутая воля? Спросите, спросите! Не стесняйтесь! Ну, - уже непосредственно Гошке, - ответь барину: худо ли тебе у меня? Хочешь ли ты на волю?

Стабарин поглядел на Горюнова. Выкушаешь, мол, сейчас, поборник крестьянской вольности.

Все, кто сидел за столом, в том числе дамы, заинтересованные таким поворотом спора, смотрели на Гошку.

Не буря - шквал чувств и мыслей обуревали Гошку. Он понимал, конечно, чего от него ждут. Чтобы низко поклонился и произнес проникновенно: "Сохрани господь, барин! Какая воля? Да на что она нам? Пропадем без твоей отеческой заботы и ласки! Сгнием!"

И вдруг почувствовал Гошка, что не может так ответить. Не имеет права. Ибо говорить сейчас будет не только от своего имени, а от имени всех живых и мертвых крепостных России, травленных, битых, мученных, оплеванных, превращенных в бессловесную скотину, доведенных до последней границы терпения.

Он выпрямился, расправил грудь и вдохнул глубоко в легкие воздух:

- Кто же между хомутом и волей выберет себе хомут? Разве что полный дурак.

Увидев, как округлились Стабариновы глаза и замерли в безмолвном оцепенении остальные, добавил:

- Коли б не желали воли, так, пожалуй, не было бы ни Степана Разина, ни Пугачева. А ведь были же...

- Вон, мерзавец! К Мартыну! Запорю насмерть! - заревел, багровый от гнева, Александр Львович и рванулся с кресла к Гошке.

- Остановитесь! Не делайте сейчас того, о чем потом будете жалеть! внезапно вырос перед ним студент.

Мгновение казалось, что Стабарин отшвырнет его с дороги. Но, видимо, одумавшись, круто повернулся и скрылся в комнатах, буркнув на ходу:

- Прошу извинить...

Гошка, ни на кого не глядя, спустился по ступенькам с веранды.

На полпути к столярке - откуда только взялся! - Упырь.

- Пошли! - приказал коротко.

Гошка безмолвно повиновался.

На конюшне царил полумрак, пахло лошадиным потом и навозом. Со света Гошка не сразу увидел Мартына. Когда разглядел, понял: пьян. А было доподлинно известно на самом горчайшем опыте: и так Мартын лют, а пьяный зверь.

- Барин велел, чтобы все как следует было... - Упырь стал в дверях, ожидая исполнения барской воли.

Мартын, черный, косматый, поднялся с чурбана:

- Уходи! Ступай отсюда!

- Велено... - начал было Упырь.

- Изыди, - ощерился по-волчьи Мартын. - Аль от баринова гнева заговоренный? - поднял плеть.

Упырь медленно, нехотя покинул свой пост.

Ах, в худую пору Гошка попал к Мартыну. Неизвестно, отчего был тот не только пьян, но и не в себе от едва сдерживаемой ярости.

- Ну, касатик, располагайся... - хрипнул. - Кстати ты мне достался. Отведу душу. Изделаю в лучшем виде. Век будешь помнить!

- Изделай, кат! Изделай! - со злобой огрызнулся Гошка. - Может, и по твоей поганой шкуре чья нито плеть пройдется!

- Чаво?! - оторопел Мартын. - Чаво сказал?!

- "Чаво" слышал! - с ненавистью передразнил Гошка. - Пес вонючий, барский!

- Да ты, похоже, очумел, малый?! - будто даже протрезвел Мартын.

И было от чего. Все, кто ступал в его конюшенную вотчину, слезно умоляли: "Не замай, Мартынушка... Смилуйся, Христа ради..."

- Жить надоело? Я ведь насмерть забью!

- Бей, сволочь! - Гошка, не дожидаясь приказа, скинул с себя одежонку.

Мартын покрутил головой:

- Ну, парень, не обессудь. Сам напросился. За язык не тянул. Ложись!

Нестерпимой болью впились в тело веревки, Гошка заскрипел зубами.

- Погодь, это еще цветики... Сейчас ягодки будут...

Со свистом вдохнул воздух Мартын. Гошка сжался. Зажмурился. Понял: не уйти живым. Скверно сделалось. Тоскливо и пусто на душе. Взвилась плеть а удара не было.

- Не могу... Враз убью. С одного удара... Дай охолону малость.

Мартын плюхнулся на обрубок и трясущимися руками принялся сворачивать цигарку. И тут Гошка заплакал. Слезы покатились сами собой. Как ни пытался Гошка удержать их - не мог. Сперва плакал молча, потом, всхлипывая и подвывая, и, наконец, в голос, горько, отчаянно, безнадежно. Обессилев от слез, услышал голос Мартына.

- Ишь, крепок, а разобрало. Морду-то оботри! - И, сообразив, что со связанными руками и ногами этого не сделаешь, добавил: - Погодь, отвяжу...

Гошка голый сел на лавку, всхлипнул еще несколько раз и утерся рубахой.

Мартын сутулился на чурбане, в одной руке цигарка, в другой - плеть.

- За что тебя?

Гошка, осушив слезы рубахой, сбивчиво рассказал.

Выслушав, Мартын присвистнул:

- Так и ответил барину?

Гошка шмыгнул носом:

- В точности так.

- Силен мужик! Понятно, отчего мне пожалован.

Мартын опять покрутил головой - должно быть, такая была привычка.

- Как зовут?

Гошка ответил.

- Егор, стало быть, по-нашему. Ну, коли послан, делать неча. Ложись, Егор.

Гошка покорно, опустошенный и почти безразличный к своей участи, лег на лавку.

Мартын снова накинул веревки и затянул, но много легче, чем первый раз. Гошку не тронула палаческая милость.

- Теперь кричи громче. Ори во всю силу. Чтоб людям было слышно - дело исполняем, не прохлаждаемся.

- Я, когда бьют, кричать не приучен.

- Э, касатик, то дело поправимое...

Свистнула плеть, и заорал благим матом Гошка.

- То-то...

Плеть снова со свистом опустилась. Но теперь не на Гошку, а над самой его головой на скамью.

- Ори, - велел Мартын. - Не то еще помогу.

Гошку уговаривать не пришлось. После очередного удара плетью по скамье завопил дурным голосом:

- Дяденька, не надо...

- Совсем другая песня...

По окончании мнимой экзекуции Мартын провел несколько раз чем-то поперек Гошкиной спины, отчего ее жигануло, точно крапивой.

- Теперича изобрази, будто сильно битый, на ногах не стоишь. Видал, какие от меня выходят?