Андрэ Моруа - О тех, кто предал Францию

Движение Народного фронта пронеслось над страной как освежающее дыханье ветра после невыносимо долгого периода гнета и застоя. Народ, измученный до последних пределов, испытавший на себе снижение заработной платы, падение цен на сельскохозяйственные продукты и рост безработицы (до трех миллионов человек) из-за ничем не оправданной политики дефляции правительств Думерга и Лаваля, приветствовал перемену.

В момент, когда Народный фронт впервые пришел к власти, Франция, ослабленная политической борьбой последних лет, запуганная реакционными политиками, которые ничего не предпринимали, чтобы остановить рост фашизма и разрядить атмосферу,— Франция была на пороге гражданской войны. Народный фронт был первым в истории Франции объединением различных партий, которые пришли к выборам с четкой, решительной программой.

Он требовал свободы печати, охраны мира, реорганизации государственных финансов, всеобщей амнистии, разоружения фашистских организаций и тесного сотрудничества государств, входящих в Лигу наций, чтобы усилить санкции против стран-агрессоров. Леон Блюм характеризовал свою политику как «разоруженный мир». Программа предусматривала запрещение частной торговли оружием. Что касается Французского банка, то он должен был быть реорганизован в государственный банк.

Как и следовало ожидать, победа Народного фронта посеяла панику в лагере реакционеров. Они не могли примириться с тем, что в состав коалиции входило большое количество коммунистов, и с тем, что их традиционные привилегии будут урезаны. Появились признаки паники. Как армия после ужасного разгрома, капиталисты беспорядочно бежали из Франции.

Но у Леона Блюма отсутствовало как раз то качество, которого требовала острота момента. Ему нехватало той решительности и мужества, которые обеспечили бы успех его программе. Его врожденная мягкотелость всегда подводила его в решительный момент, когда малейший признак слабости мог посеять панику. Несмотря на то, что он прекрасно знал, насколько опасны реакционные группы, он медлил целый месяц, вместо того чтобы сразу взять власть в свои руки.

В народе, который приветствовал победу Народного фронта, немедленно началось брожение. Распространились слухи, что к маю фашистские организации, при поддержке армии и с молчаливого согласия президента республики, готовят решительный удар. Падение Аддис-Абебы усилило волненье. Это был такой момент, когда Блюм, обладай он той предприимчивостью, какой от него требовали обстоятельства, мог бы быстро захватить власть и провести в жизнь намеченные им реформы. Этим он сразу успокоил бы сторонников Народного фронта.

Вместо этого он произносил речи. Он выступал в Американском клубе в Париже и на специальном конгрессе социалистической партии. И постоянным лейтмотивом его выступлений было — терпение. Он призывал к терпению ударившиеся в панику «200 семейств». Он требовал того же от избирателей Народного фронта, которые хотели видеть наглядные доказательства его намерений провести основные реформы. И, что хуже всего, он обходил абиссинский вопрос, который в данный момент делил Францию на два лагеря.

Парижская биржа начала понемногу успокаиваться, зато волновался народ. Росли подозрения, что реакционеры саботируют формирование правительства Блюма в расчете на фашистский переворот. По всей стране прокатилась волна забастовок, переходивших в занятие предприятий рабочими.

В начале июня прекратили работу фабрики, крупные торговые фирмы, универмаги, типографии и частные пароходства. Но вместе с тем, даже в самый острый момент стачек, коммунальное обслуживание шло нормально.

Забастовки породили множество толков и злостных слухов; пресса искажала истинное положение дел. Я ежедневно, часто в компании британских и американских коллег, обходил фабрики и магазины, где бастовали продавщицы. Мы ни разу не могли пожаловаться на грубость или насилие. Покупателей встречали у дверей магазина с приветливой улыбкой, предлагая принять участие в пожертвованиях. Стачечный комитет строго следил за тем, чтобы не было допущено никакого нарушения порядка. Бастующие имели вид беззаботных солдат после одержанной победы или накануне битвы, в исходе которой они уверены.

4 июня в забастовке принимало участие до 800 тысяч человек. Наконец к вечеру этого дня было сформировано первое правительство Народного фронта с Леоном Блюмом во главе.

Председатель палаты Эдуард Эррио опустил молоток:

— Слово имеет председатель совета министров!

На трибуну поднялся Леон Блюм, чтобы зачитать правительственную декларацию. Это было 6 июня 1936 года.

Фигура Блюма, должно быть, пробуждала в депутатах множество воспоминаний и размышлений. Они видели его не впервые. Его седые волосы, продолговатое лицо в очках и обвисшие моржовые усы, тощая сутулая фигура и жилистые руки, которыми он, как цепами, взмахивал во время речи, — все это было для многих членов парламента привычным зрелищем. Они довольно часто слышали тонкий, девический, как кто-то назвал его, голос Блюма. Они знали его извилистую, запутанную аргументацию, его пристрастие к mot juste [2] Отточенные обороты речи. , все его слабости и достоинства.

Леону Блюму было шестьдесят четыре года, когда он стал французским премьером. Он вступил на политическую арену в сравнительно позднем возрасте. По словам одного из старых друзей Блюма, семья прочила его в писатели или адвокаты. Но никто не предсказывал ему политической карьеры.

Сын богатого еврейского торговца шелком и лентами, молодой Леон не обнаруживал большого интереса к занятиям отца. Он получил среднее образование, после чего кончил курс в «Эколь нормаль» — этом питомнике стольких будущих государственных деятелей Франции, в том числе и Эдуарда Эррио.

Еще в юности Леон Блюм обнаружил страсть к театру. Много лет подряд он писал статьи о театре для одного из самых снобистских изданий во Франции — «Ревю Бланш». Он сотрудничал также в «Матэн» и позже в «Комедиа» — одном из ведущих театральных журналов. Он был своим человеком и на театральной премьере, и в элегантной толпе любителей скачек в Лонгшане.

Блюм был в свое время видной фигурой так называемого «розового десятилетия» в литературной и художественной жизни Франции. Он написал смелую книгу о браке, тонкий критический анализ романов Стендаля и бесчисленное количество статей об остроумцах и денди девяностых годов.

Юрист по образованию, он поступил на гражданскую службу. Здесь он достиг самого высокого положения: он стал советником Верховного суда Франции по делам, относящимся к конституции.