Юрий Эскин - День народного единства: биография праздника

С 1515 по 1555 г. пять Пожарских, в том числе прадед Дмитрия, служили наместниками и волостелями, управляя волостями (и только двое – городом Переславлем), получая с них доходы, так называемые кормления. После отмены кормлений в начале 1550-х годов Пожарские вместе со всей корпорацией стародубских княжат записаны были в «Тысячную книгу», согласно которой они должны были служить за выделяемые близ Москвы поместья (историки не единодушны в том, было ли это на самом деле) как «дети боярские III статьи» [143, 14–23]. Затем многих княжат выслали на службу в присоединенное Казанское ханство, а часть их вотчин забрали «на государя», что следует рассматривать как опалу. Пошло туда около 23 семей стародубских князей, в том числе четверо Пожарских. В 1550–1557 гг. городничим в Свияжске служил дед князя Дмитрия князь Федор Иванович Третьяк, а его брат Иван Иванович в 1557–1558 гг. – городничим в Казани. Это были низкие административные должности, чем Пожарских позднее попрекали. Но спустя 5–6 лет большинство вернулось домой и даже, судя по землевладельческим документам, распоряжалось частью родовых вотчин. Поэтому объяснения Д. М. Пожарского и его родственников спустя 50 лет своей «захудалости» опалой были натяжкой: ни до, ни после Казани Пожарские до воеводских или придворных чинов не добирались. В разрядах упомянуты два троюродных дяди Дмитрия Михайловича: князь Федор Иванович – среди голов дворянских сотен в разряде 1575 г., а князь Петр Тимофеевич Щепа поднялся до московской службы – не слишком высокой, но весьма доходной, исполняя инспекторскую пожарно-полицейскую должность объезжего головы в Белом и Китай-городе в Москве в 1597–1599 гг., а потом был воеводой в Уржуме [143, 16–19, 21].

Co стороны матери родня была несколько иного покроя. Берсеневы-Беклемишевы были старомосковским боярским родом, дед матери Дмитрия Михайловича был знаменитый Иван Никитич Берсень Беклемишев. Придворный еще Ивана III, Иван Берсень входил в кружок книгочеев, сформировавшийся вокруг Максима Грека, ученого греческого монаха, приглашенного с Афона для перевода и исправления духовных книг, некогда учившегося в Париже и Флоренции и даже последователя Савонаролы, а затем вернувшегося в православие. В ходе борьбы дворцовых группировок при дворе Василия III группа эта стала жертвой придворных интриг. Берсень Беклемишев, уже немолодой человек, видный дипломат, к мнению которого прислушивался еще Иван III, резко высказывался о тяге Василия III к самовластию, о его пренебрежении к мнению Боярской думы, заявляя в частных беседах, что государь упрям и не терпит «встречу», т. е. иное, отличное от его собственного, мнение, в то время как его отец «встречу» выслушивал и уважал. «Ныне деи государь наш запершися сам-третей у постели всякие дела делает», – говорил он, т. е. решает важнейшие вопросы в своих личных аппартаментах («постель») во дворце с 1–2 советниками, не вынося вопрос на обсуждение Думы. Берсень был казнен в 1525 г. не только за эти резкие высказывания (само его прозвище «берсень» означает колючий кустарник, крыжовник, шиповник) [26, 37]. Существует версия, что он осуждал развод великого князя с Соломонидой Сабуровой как неканонический и противился его второму браку с княжной Еленой Глинской [50, 284–288, 293–296]. Спустя 10 лет, в 1535 г., на другом конце Европы другим стремившимся к самовластию государем был также обезглавлен государственный деятель, книжник и философ, и тоже за независимость суждений и несогласие с разводом и повторным браком своего монарха. Звали его Томас Мор… [82].

В начале 1570-х гг. соединился отчасти опальный старомосковский род с захудавшими Рюриковичами. Князь Федор Иванович Третьяков-Пожарский примерно в 1570/ 71 г. женил сына Михаила на Ефросинье-Марии Федоровне Берсеневой-Беклемишевой; сохранились сведения об их рядной записи, по которой в приданое мужу она принесла село Берсенево, [26]судя по названию, принадлежавшее именно ее деду [28, 100–101]. Отец Ефросиньи умер вскоре после ее замужества – уже в 1572/73 г., а свекор, князь Ф. И. Третьяков-Пожарский, дал в Троице-Сергиев монастырь по душе Федора Берсенева (а в дальнейшем и по себе и своем сыне Михаиле) большое село Калмань в Юрьев-Польском уезде, причем монахи, обязуясь за этот вклад молиться за упокой и их душ, вернули часть стоимости села – 400 рублей [28, 100].

Отец князя Дмитрия Михаил Федорович Глухой Пожарский служил, видимо недолго, не достигнув разрядных чинов, нигде не отмечен (возможно, был болен или контужен, если так понимать прозвище «Глухой»), хотя и имел поместья, так, 13 февраля 1586 г. он получил ввозную грамоту на поместье – пустошь Суток в Серпейском уезде [8, 189–190]. Умер он 23 августа 1587 г. [169, 148]. [27]Княгиня Ефросинья осталась молодой вдовой (замуж она вышла не позднее 1570/71 г.), с четырьмя детьми – дочерью и тремя сыновьями. Старшей дочери Дарье было уже 14–15 лет; по тем временам девица на выданье, она вскоре стала женой князя Никиты Андреевича Хованского.

В год смерти отца впервые узнаем и о его сыне. Козьма-Дмитрий был вторым, младшие – Василий и Юрий, умерли, видимо, в юном возрасте. В ввозной грамоте, выданной вдове княгине Марии Пожарской за ее несовершеннолетних детей на поместья мужа сельца Нестерово в Мещовском и Буканово в Серпейском уездах от 28 февраля 1588 г., значатся только два ее сына, недоросли «князь Дмитрей десяти лет, да князь Василей трех лет, да дочь княжна Дарья» [8, 190], «и нам бы тем поместьем их пожаловать, детей его князь Дмитрея да князь Василья, а оне как к нашей службе поспеют и будет в петнатцать лет, с того отца своего поместья учнут нашу службу служить и мать свою княгиню Марью до ее живота и сестру свою замуж выдадут» [8, 190–191]. Брат Дмитрия Михайловича Василий, видимо, прожил недолго, далее он не упоминается, а по его душе, уже как «инока Вассиана», в 1611 г. князь дал паникадило в Спасо-Евфимьев монастырь [143, 27]. В том же 1588 г. молодой князь совершает свою первую публично-правовую операцию – жертвует по душе отца Спасо-Евфимьеву монастырю часть родовой вотчины – деревню Три Дворища в Стародуб-Ряполовском уезде, которую его отец 17 лет назад, в 1571 г., купил у своего дяди Петра Тимофеевича Пожарского [143, 22]. На грамоте князь сделал запись, благодаря чему мы знаем, что к своим 10 годам он бегло и довольно грамотно писал, что в его кругу было редкостью. [28]

Возможно, спустя какое-то время после смерти мужа княгиня начала искать место при дворе для себя и своих подрастающих сыновей. «Вакансии» открываются со сменой династии. Борис Годунов, воцарившись, стал привлекать ко двору молодых представителей знатных, но не обласканных прежней династией родов. Численность стольников за время его правления возросла с 47 до 70 [83, 109, 110, 132]. В 1598 г. 20-летний князь оказывается в числе чинов Государева двора, подписавших так называемое «Соборное определение об избрании на престол Бориса Годунова». У Пожарского в это время невысокий чин стряпчего с платьем [4, 44], да и среди своих коллег он записан последним. Но в то время никто из Пожарских вообще не имел придворных чинов. Четвероюродный брат князя Дмитрия И. П. Пожарский известен как стольник с 16 мая 1604 г. [98, 72]