Маргарет Ларкин - Шесть дней Яд-Мордехая

Были потеряны трое - Яаков Яхалом и Лейка Шапир из кибуца, Нафтали Гольцман из Пальмаха. Но их только взяли в плен; они не были убиты. Друзья начали успокаивать Шифру, жену Яакова.

"Он военнопленный, и только. Когда человек несет носилки, как он - это то же самое, как если б он представлял Красный Крест. Увидишь, через несколько месяцев его обменяют".

"Он подошел и простился со мной, когда я поднялась в грузовик, и сказал "шалом", - говорила Шифра. - Он сказал: "Береги нашу дочь", как будто он уже тогда предчувствовал, что с ним должно что-то случиться. О, если б я осталась вместе с ним! Я бы помогла ему нести носилки и никогда не бросила бы его".

Шифра и Яаков были женаты немногим более четырех лет. Они встретились в те дни, когда Яаков был послан из другого кибуца в полицейский отряд, охранявший берега Натании. Из любви к ней он оставил свой кибуц и стал членом Яд-Мордехая.

Как многие кибуцники, он был образованным человеком. Он владел четырьмя языками и изучал пятый. Он работал на огородах; в трудные дни осады орошал их ночью, когда можно было пользоваться электричеством для подачи воды. Так как он был политическим руководителем кибуца, он, естественно, имел полное право попросить разрешения использовать еще немного электроэнергии, чтобы слушать по радио последние известия. Каждой ночью после работы он сидел еще час или два, чтобы выпустить к утру стенгазету. Когда люди приходили к завтраку, она уже висела на доске объявлений.

Нафтали Гольцман был большим, грузным человеком; нести его было очень тяжело. Будучи членом кибуца Далия, он был призван на действительную службу в Пальмах и послан на защиту осажденного Яд-Мордехая.

Лейка, на время ставшая санитаром, тащила носилки почти всю дорогу. Лейка была борцом всю свою жизнь и отличалась исключительным чувством долга. Она осталась сиротой, когда ей было всего лишь несколько месяцев, ее воспитывал строгий дед и три незамужние тетки. Они не одобряли ее стремление стать халуцой, уйти в трудовой лагерь, а потом эмигрировать в Палестину. Однако она боролась, не подчинялась и настаивала на своем, пока, наконец, тетки не отправились к раввину за советом. "Пустите ее - если бы она хотела перейти в другую религию, было бы хуже", - таков был его совет. Таким образом она добилась разрешения эмигрировать, но могла это осуществить только своими собственными силами. Она стала бухгалтером и работала годами, чтобы накопить деньги для отъезда на родину. Но ей это давалось очень нелегко - ничего в жизни не доставалось ей легко. Арестовали ее единственную сестру, которая была членом нелегальной коммунистической партии. Лейка должна была выбрать осуществить свою мечту или отдать деньги на защиту сестры. Она отсрочила эмиграцию. Через несколько лет, когда тяжело заболела одна из ее теток, она должна была сделать такой же выбор. Наконец, ее час настал, и она прибыла в Палестину в тот день, когда началась Вторая мировая война.

Месяцами люди Яд-Мордехая надеялись на возвращение этих троих. О них запрашивали через Красный Крест и Объединенные Нации. Хотя известие об их пленении было передано по каирскому радио, египтяне не давали никаких сведений о них. Конечно же, их убили, но как и где - останется тайной навсегда. Их смерть увеличила список погибших в этом сражении до двадцати шести - восемь человек из Пальмаха и восемнадцать из кибуца.

10

ЖИЗНЬ В ИЗГНАНИИ И ВОЗВРАЩЕНИЕ

Беженцы только полдня провели в Гвар-Аме. Некоторые помылись и позавтракали прежде, чем улечься спать, остальные же были слишком измучены и свалились сразу. Один мужчина заснул прямо в поле, не доев луковицу, которую только что вырвал из грядки. Их отдых был дважды прерван египетскими самолетами, они вынуждены были подняться и бежать в убежища. Самолеты сбросили свою утреннюю порцию бомб на Гвар-Ам, но основной их целью все еще оставался Яд-Мордехай. Даже после эвакуации людей из кибуца, яростный обстрел и бомбардировка Яд-Мордехая все еще продолжались. Видимо, враг не был уверен, что люди покинули поселение - трое бойцов, взятых в плен, не выдали тайны. И только через двадцать четыре часа египтяне, наконец, отважились войти в незащищаемое никем поселение.

Из Гвар-Ама беженцев перевезли в кибуц Брор-Хаил, находившийся возле покинутой арабской деревни Бреир. Хотя оставленный кибуц был виден отсюда, они все же ушли в глубь страны на несколько миль. Поселенцы Брор-Хаила очень гостеприимно приняли своих соседей из Яд-Мордехая: все эти дни они были очевидцами тяжелого испытания, выпавшего на долю товарищей. Они накормили их первым горячим обедом. Он был приготовлен и съеден на открытом воздухе, так как этот новый кибуц еще не успел построить столовую. Раненые проследовали через Брор-Хаил ранним утром по направлению к Нир-Аму, где имелось глубокое убежище и где их ждал врач. Беженцы очень обрадовались, когда узнали, что они благополучно прибыли и что этой ночью их отправят дальше, в Тель-Авив.

После обеда все расположились, кто сидя, а кто лежа, позади насыпи и стали обсуждать свое положение. Поражение было страшным ударом для каждого из них. Душой они все еще были в кибуце. Нервное напряжение росло вместе с непрекращающейся бомбардировкой поселения, за которой они наблюдали и которую слышали. Им казалось невероятным, что они изгнаны из собственного дома, построенного с таким старанием и трудом. Некоторые предлагали вернуться обратно. Они были уверены, что при соответствующем подкреплении можно отвоевать кибуц. Хотя у многих были большие сомнения в целесообразности этой идеи, они не высказывали их вслух. Пыл тех, кто стремился вернуться, приглушил эти сомнения. Однако никакого решения не было принято: все зависело от позиции Пальмаха.

Алекс и Тувия отправились в штаб Пальмаха, который переместился обратно в Дорот во время бомбардировки предыдущего дня. В штабе они нашли полковника Сарига, беседующего с американским полковником Давидом Маркусом, который позже стал командующим иерусалимским фронтом и там погиб.

"Рад вас видеть, - сказал полковник Сариг. - Мы уже не надеялись, что кто-нибудь вырвется живым после вчерашнего обстрела".

Алекс и Тувия рассказали о том, что произошло за эти пять дней сражения, о своей стратегии и повседневной тактике. Это был не тот рапорт, который обычно отдают командирам регулярной армии. Пальмах не был военной силой в общепринятом понятии; его офицеры не носили никаких отличительных знаков; его мораль была основана на духе равноправия. Таким образом Алекс и Тувия считали себя вправе свободно выражать свои чувства. Тувия, который все время находился на передовой линии, рассказывал об атаках египтян со страстным возбуждением. Алексу, который обычно сдерживал свои эмоции, приходилось прерывать Тувию, чтобы описать разрушение поселения, смерть раненых, которые могли бы выжить, если бы их вовремя эвакуировали, отчаяние бойцов при виде того, что оружия и боеприпасов становится все меньше и меньше, постепенное снижение боевого духа. И оба они, не стесняясь, критиковали свое руководство.